Читать книгу "Доктор Кто. Сказки Повелителя времени - Джастин Ричардс"

Давным-давно стоял на краю одного города дом. Он был очень большой – куда больше, чем было нужно старичку со старушкой, что в нем жили, да только жили они там с ранней молодости и не видели никаких причин уходить.

Дом не только был очень велик сам по себе, его еще окружали обширные сады – лужайки и террасы, фонтаны и беседки, цветы и деревья тянулись от него во все стороны, куда ни глянь. Старичок и старушка знали, что в таких местах положено играть детям, а поскольку своих у них не было, то они ничуть не возражали, когда местные ребятишки пробирались через стену в их сад. Им даже нравилось слушать звонкий молодой смех, смотреть, как те резвятся, играют в прятки и веселятся.

Дети тоже скоро смекнули, что старичок и старушка, которые жили в доме, были только рады, когда они приходили к ним поиграть. Они никогда не вмешивались в их забавы, но часто выходили на главную террасу у дома и ставили там большой серебряный поднос, нагруженный сладостями. Весь день дети угощались, а когда наступал вечер, они разбегались по домам, поднос пустел, и кто-нибудь обязательно относил его к двери дома и стучал в нее тяжелой бронзовой колотушкой. Ребятишки побоязливее просто ставили поднос рядом с дверью и убегали; те, что посмелее, дожидались, когда им откроют, чтобы передать поднос старику или старушке из рук в руки и сказать «спасибо». После этого ребенок обязательно подбегал к окну, чтобы посмотреть, как старичок или старушка относит поднос в гостиную и водружает его на большой стол; стол был как раз напротив широкого окна, справа от двери.

Но вот как-то раз дети пришли играть, а сладостей не было.

Один самый смелый мальчик – звали его Тармин – подкрался к дому и заглянул в окно гостиной. Старушка сидела там – одна. Она подняла голову и заметила мальчика. Сначала она как будто удивилась, но постепенно удивление сменилось грустной улыбкой. Несколько секунд она смотрела Тармину прямо в глаза, потом отвела взгляд. А Тармин даже из-за стекла мог видеть, что она плачет.

Неделю спустя не стало и старушки.

Дети молча наблюдали за тем, как из ворот дома медленно выезжал катафалк. В нем лежало тело старушки – катафалк вез ее на кладбище, где она должна была упокоиться рядом с мужем.

Почему-то теперь детям уже не казалось правильным играть в саду, где на них не смотрели старичок со старушкой. И они стали приходить туда реже и реже, а прекрасные сады, обезлюдев, дичали и зарастали травой.

Через год после смерти старушки к воротам дома пришли дети из прежней компании. С тех пор как они играли здесь в последний раз, и сада, и дома стали избегать люди. Правда, другие дети приходили сюда однажды, но они исчезли, и никто их с тех пор не видел – были, и не стало, как в воздухе растаяли.

– Сказки это все, – сказал один мальчик. Его звали Хэл. – Они, наверное, просто переехали.

Кое-кто согласился с ним, но многие держались иного мнения.

– Жалко, что нельзя больше поиграть в саду, – сказала одна девочка по имени Исмей. – Может, слазаем за стену, посмотрим, как там?

– Ты хочешь войти внутрь? – переспросил Хэл. – Одна?

Исмей вздрогнула, едва подумав об этом.

– Так я и знал, – сказал Хэл. – Боишься.

– А ты нет? – спросила его Исмей.

– Я уже вышел из того возраста, когда играют в садиках, – увильнул Хэл от прямого ответа. На самом деле он боялся ничуть не меньше остальных.

– Хватит тебе ее дразнить, – сказал ему Тармин.

– Я пойду, – сказала Исмей внезапно. – В сад. И дойду до самого дома. Вы бойтесь сколько хотите, а я не стану.

Тармин посмотрел на нее. С Исмей они дружили давно. А что, если истории о доме – правда? Что, если она больше не вернется? Нет, об этом даже подумать было нельзя. И он сказал:

– Я с тобой.

Хэл ухмыльнулся.

– Да никуда вы не пойдете. Спорю, что вы только перелезете через стену, отсидитесь где-нибудь в кустах, а потом скажете, что были в доме. Хотя сами и не собираетесь туда идти.

– Нет, мы пойдем, – стояла на своем Исмей. – И докажем, что мы там были.

– Как? – спросил Хэл.

Исмей нахмурилась. Но ничего не могла придумать, зато придумал Тармин.

– Помнишь серебряный поднос со сладостями, который старичок со старушкой выносили на террасу? – спросил он. – Он всегда стоял у них на столе в гостиной, напротив большого окна.

– Ну, и что? – спросил Хэл.

– Мы войдем в дом, возьмем поднос и принесем его сюда, – заявил Тармин.

– Правильно, – поддержала его Исмей. – Тогда ты увидишь, что мы дошли до дома и даже побывали внутри.

– Ну, наверное, – согласился Хэл.

Пока другие дети помогали Тармину и Исмей вскарабкаться на стену, Хэл молчал. Он смотрел на них, нервно покусывая губу, хотя сам никуда не шел.

– Вы что, в самом деле хотите пойти? – не выдержал он наконец.

Тармин, который уже сидел на стене верхом, наклонился, протянул руку Исмей и помог ей сесть рядом.

– Конечно.

– Слушайте, может, не надо, а? – заторопился Хэл. – Я же просто так, подразнить вас хотел. Может, там и вправду опасно. Что, если с другими там что-то случилось? И что, если это случится с вами?

– Тогда мы, наверное, не придем назад, – подумав, ответила Исмей.

– И, если мы не вернемся, – добавил Тармин, – сделай так, чтобы никто и никогда больше не ходил за нами сюда, ладно?

– Ладно, – сказал Хэл. – Удачи, – добавил он, когда Тармин, ухватившись за сук ближайшего дерева, перелез на него и стал карабкаться по его стволу вниз. Как почти все дети, оставшиеся за стеной, Тармин верил, что пройдет совсем немного времени, и они с Исмей, весело смеясь и торжествующе потрясая серебряным подносом, придут обратно.

Однако садов, еще не так давно хорошо им знакомых, было не узнать. Как много раз до того, Тармин и Исмей спустились с дерева, но оказались не на голой утоптанной земле, как раньше, а в зарослях густой травы и папоротника.

Сразу у стены была небольшая рощица, за которой прежде начиналась широкая лужайка, покрытая коротко подстриженной травкой. Теперь же, пройдя сквозь влажные заросли, они обнаружили, что и лужайка тоже изменилась; холодная мокрая трава на каждом шагу щекотала им ноги. Вдали был виден дом. Он возвышался над ними, стоя на террасе, но если раньше он всегда глядел приветливо и гостеприимно, то теперь казался мрачным и угрюмым.