Читать книгу "Не время для шуток - Елена Усачева"

На улице было не холодно, а как-то промозгло – сколько свитеров на себя ни натягивай, все равно зябко.

Что говорить – Питер, он и есть Питер. А тем более в начале ноября. Хоть на каникулы могли бы подогнать погодку и потеплее.

– Ну, что, братва? – Серега Галкин вышел на крыльцо и тряхнул пачкой сигарет. – Согреемся?

– Ой, посмотрите, брательник какой нашелся! – скривил губы в презрительной усмешке Андрюха Васильев.

Девчонки довольно заулыбались.

– Зажигалка у кого-нибудь есть? – Галкин не заметил васильевской издевки.

– Ты у Маканиной спроси, – посоветовала Лиза Курбаленко, и девчонки снова захихикали.

Услышав свою фамилию, Олеся быстро глянула на ребят. Все с любопытством смотрели на нее – ждали, что скажет. Курбаленко демонстративно выпустила облачко табачного дыма.

Маканина кивнула и отвернулась.

Вот еще выдумали: будет она их развлекать, как же! Подумаешь, все курят, а она – нет. В конце концов, она не обязана быть как все.

– Правильно, Олесенька. – Курбаленко бросила окурок на землю. – Береги здоровье. Глядишь, когда-нибудь оно тебе понадобится. Если понадобится, конечно.

Послышались смешки.

– Ну а ты, Сидоров, что торчишь? – повернулась Лиза ко второму «некурильщику», Генке Сидорову. Она отогнула от его уха наушник и прислушалась. – Это что за попса? – скривилась Курбаленко.

– Сама ты попса, – отстранился Генка. – Это Цой.

– Ах, ну да! – устало ссутулилась Лиза. – Ты же у нас поклонник ретро.

– Цой вечен, – привычно отозвался Сидоров, пряча наушники в карман. Все в классе знали, что Генку «подсадил» на Цоя старший брат. А кто не знал, тому и не требовалось.

– Ну да, вечен, как египетские пирамиды! – не отставала от Сидорова Курбаленко. – И такой же пыльный.

Ребята с готовностью засмеялись. Шутить над Генкой было легко. Сидоров – странный, никогда не расстается с карманным компьютером, «наладонником», он – энциклопедист и вундеркинд, упрямо, из года в год, отказывается переходить в класс старше или сдавать экзамены экстерном. Теперь еще этот Цой… Впрочем, Генка на колкости одноклассников не реагировал. Он всегда был где-то не здесь…

– Что смеетесь? А-а? – На крыльцо выплыла необъемная Людмила Ивановна. – Ой, ой, накурили-то! А ты что, Галкин, улыбаешься? Хоть бы сигарету при мне спрятал.

– Ой, Людмила Ивановна, а мы вас не заметили, – нагло улыбнулся Серега. – Вы так тихо подошли.

Шутка тоже была старая, но ребята все равно держали на лицах натянутые улыбки. В устах неловкого Галкина любая фраза уже звучала смешно.

– Ну ничего, дома тебе отец уши прочистит, лучше станешь слышать, – недовольно покачала головой учительница и тут же забыла о Галкине, повернувшись в другую сторону. – Быковский, а ты почему там застрял? Решил в колонну превратиться?

– Да иду я, иду, – отозвался Павел Быковский, спрыгивая со ступеньки на одной ноге – непослушный шнурок отказывался завязываться. – Там все равно еще Смолова с Цветковой остались.

– Не класс, а тараканы, – вздохнула Людмила Ивановна. – Разбегаетесь кто куда.

– Не тараканы, а червяки, – аккуратно поправила Курбаленко.

– Пять баллов! – довольно зажмурился Васильев. Остальные захмыкали.

9 «Б» носил негласное прозвище Червяки. И все из-за того, что у их классного руководителя была фамилия Червяков.

Бывает. Встречаются фамилии и покруче.

Кличка была обидная, но учителей, как и все остальное в этой жизни, не выбирают, их спускает с неба безжалостное провидение.

Юрий Леонидович Червяков преподавал математику, и ничего, кроме математических формул, геометрических теорем и схем, его не интересовало. Поэтому никто не удивился, когда перед самой поездкой класса в Питер на осенние каникулы он заболел. Сдалась ему эта «колыбель революции»! В город на Неве неуправляемый 9-й «Б» повезла химичка Людмила Ивановна. В поезде она пожалела об этом, но деваться было уже некуда.

– А ты, Маканина, почему без шапки? Заболеть хочешь? – Людмила Ивановна предпочла пропустить шутку о червяках мимо ушей.

Олеся послушно потянула из кармана кепку.

– Ну, чего вы ждете? – позвала своих подопечных химичка, направляясь в сторону автобусной остановки. – Идем. Не стойте на ветру.

Послушались ее не сразу. Еще какое-то время народ переминался с ноги на ногу, словно боялся сойти с крыльца и выйти на пронизывающий питерский ветер.

– Ну ладно, уговорила. – Галкин растоптал окурок и первым сбежал по ступенькам. – Маканина, не стой! Замерзнешь! И шапку, шапку получше натяни. – Мимоходом он сдернул козырек Олесиной кепки на нос.

– Ну, ты! – вскинула руки Олеся, но Галкин уже убежал, и Маканиной оставалось только ловить воздух.

– Настроение какое-то паршивое, – зябко передернула плечами Лиза.

– Холодно, – согласилась Олеся, пристраиваясь рядом с Курбаленко, на ходу поправляя непокорные рыжие кудри, не желавшие прятаться под кепку.

– Надоело все, – тяжело вздохнула Лиза. – Дубняк, развлечений никаких. Какого черта мы поперлись в этот Питер?

– Так ведь классно – Эрмитаж, Невский, – робко улыбнулась Олеся.

– Какой, к черту, Невский? – Красивое Лизино лицо перекосила злая усмешка. – Мы бы сюда еще в минус двадцать приехали! Тоже, я тебе скажу, удовольствие.

Олеся засунула руки глубже в карманы и промолчала. По утрам Лиза обычно пребывала в ворчливом настроении, в это время с ней лучше было не спорить.

– Автобус! – донеслось издалека, и ученики девятого «Б» класса обыкновенной московской школы сорвались с места. Рядом с Олесей тяжело бухал ногами Галкин, он был поразительно неуклюжим. Курбаленко отстала. Она всегда плохо бегала. Впереди несся Быковский. Он взлетел на подножку автобуса, заклинил дверь ногой и стал радостно махать рукой.

Все, можно было не спешить. Этот автобус от них не уйдет.

Быковского Олеся про себя называла человеком-удачей. Ему во всем везло – в жизни, в учебе, с родителями. И ничего удивительного, что до автобуса первым добежал именно он. Скорее, было бы странно, если бы это сделал кто-то другой.

– А вот мы летом были в Питере, – завела разговор Ксюша Рязанкина, как только все расселись на продавленных автобусных диванах. – Жили прямо на Невском. До любого музея – два шага, никакого тебе общественного транспорта.

– Ага, и стоило это немерено рэ, – то ли с завистью, то ли с грустью отозвался Галкин. На поездку он сам собирал деньги и до последнего не знал, сможет ли оплатить хотя бы билет на поезд.