Читать книгу "Душа-потемки - Татьяна Степанова"

Июль 1980 года

Оно всегда выглядело старым, это здание универмага. На перекрестке уютнейшей из московских площадей, в обжитом, засаженном тополями, плотно застроенном уголке столицы. Выпуклый фасад смотрит прямо на площадь. И буквы вывески – оранжевые, порой мигающие призывно, а порой режущие глаз своей победоносной яркостью: «Замоскворецкий». Универмаг «Замоскворецкий», его еще вся округа называет просто либо Магазин, либо Мосторг.

Вывеска вспыхивает… Как будто там, в электросети, кто-то устроил короткое замыкание, потом едва тлеет и тихо гаснет. Одновременно гаснут и фонари на площади и на Александровской улице. Четыре часа утра, но у центрального входа в Замоскворецкий универмаг много машин – черные «Волги», желтые милицейские «газики». Конечно, не так много, как было днем на Таганской площади у театра, где вся Москва собралась проводить в последний путь своего Поэта, и не так много, как там, на Ваганьковском кладбище, куда все пришли потом, и стояли, несмотря на жару, и прощались…

Прощались не только с ним, поэтом Высоцким, а еще с чем-то внутри себя, что казалось таким важным, свободным, поправшим запреты, что пело, куролесило, жаждало истины, стучалось во все двери, такое живое, родное, свое, а затем вдруг оборвалось гитарной струной…

Лейтенант милиции Федор Гущин в свой первый рабочий день в пятнадцатом отделении милиции в шесть утра попал прямо в оцепление на Таганку, где уже собирались толпы народа и рядами выстроились автобусы и грузовики. Вечером его вместе со сводным отрядом милиции перекинули в Крылатское на канал, где шли соревнования по гребле. В Москве ведь проходили Олимпийские игры. А поздней ночью все пятнадцатое отделение милиции подняли по тревоге в связи с происшествием в Замоскворецком универмаге.

Там, на Таганке, в оцеплении… Они стояли под солнцем, в мокрых от пота милицейских гимнастерках, фуражках, не спасавших от пекла. И порой ловили на себе косые взгляды из толпы – огородили, не пускаете… выстроились в цепь, а мы все равно пройдем туда, к театру, к гробу, сомнем вас, сломаем, сплющим в лепешку, если только посмеете… если хоть кто-то из вас хоть что-то поперек – нам, против нас…

А потом, когда гроб с поэтом выплыл на руках и вся площадь затаила дыхание, готовая взорваться, кто-то всхлипнул, закрыл лицо руками.

Это был младший лейтенант милиции Елистратов, стоявший рядом с лейтенантом Федором Гущиным в оцеплении. Фуражка, погоны, серая милицейская гимнастерка – при полной выкладке, при исполнении служебных обязанностей, при всем честном народе, – этот двадцатилетний мальчишка в форме плакал, как ребенок, потерявший отца.

И какой-то пожилой мужик из толпы подошел к нему сзади и обнял за плечи и сказал: «Сынок… не надо…»

А потом еще какая-то девушка и женщина с ребенком на руках… И как-то все смешалось – народ, оцепление, милиция. И не случилось никакой давки. Потому что в этот миг каждый печалился о тех, кто рядом, и боялся причинить боль.

Вечером на дежурстве в Крылатском под свист и рев трибун лейтенант милиции Федор Гущин думал о том, что видел. Есть дни… пусть даже это самый первый твой рабочий день, когда внезапно понимаешь, ради чего вообще все – твой выбор, твоя профессия, твой путь… Твой дальнейший путь.

Странно, несмотря на адскую усталость, он горы был готов свернуть. И пахать так, что… в общем как надо, сколько надо и в сто раз больше – пахать на работе.

Но в здание Замоскворецкого универмага его не пустили. Молодой сотрудник. И вообще все пятнадцатое отделение милиции оставили в оцеплении у дверей на Александровской улице. Когда они распахивались – а внутрь проходило много народа: члены следственно-оперативной группы с Петровки, 38, из отдела по раскрытию убийств МУРа, криминалисты, прокурор города, следователи, сотрудники вневедомственной охраны, – когда двери универмага распахивались, Гущин мог разглядеть небольшой участок первого этажа. Гранитная лестница наверх с дубовыми перилами, мраморный пол, посыпанный опилками, и сразу налево – отдел парфюмерии, а за ним кожгалантерея.

Но первую жертву обнаружили не там.

Все тела были найдены на разных этажах универмага.

– Эй, лейтенант, что спишь на ходу, подержи дверь.

Криминалисты из управления с громоздким оборудованием для видеосъемки. Японская аппаратура, говорят, в экспертном управлении и видеомагнитофон имеется. Научный прогресс, вовсю, так сказать, на службе охраны правопорядка… так на лекциях в Высшей школе зубрили…

Двери тугие, старые еще, дубовые. Вроде широкие, но открывается лишь одна половина – правая, левая на мертвом стопоре. Даже сейчас. И так отчего-то во всех московских магазинах – в рыбном на улице Герцена, в «Смене» на Ленинградском проспекте, в «Детском мире» и…

– Продавщица мороженого, видимо, умерла не сразу. Там весь пол на этаже в крови, она пыталась вырваться, ползла к лестнице, судя по следам. Но ее догнали. Только у нее одной ножевые раны на теле. Двух других задушили.

Прошли внутрь, дверь закрылась. Лейтенант Гущин оглянулся по сторонам. Улица спит, и площадь спит. И вон там через перекресток в Александровских казармах, которые чаще зовут Кремлевскими, тоже еще не играли побудку. И дом, что напротив универмага, тоже спит мертвым сном. Серая громада, окна в окна… Должны же они были что-то слышать ночью… жильцы тех квартир, чьи окна выходят прямо сюда. Ведь они… потерпевшие… должны были кричать…

– Здравия желаю.

– Вольно, лейтенант.

Высокое начальство из министерства – двое только что вышли из остановившейся у дверей универмага черной «Волги». Один в штатском, другой в генеральской форме. И это в четвертом часу утра, видно, еще не успел переодеться, дежурил от руководства.