Читать книгу "Берегитесь — женщина! - Элис Маккинли"

Чарлз был рассержен. Нет. Не просто рассержен, а зол. Надо сказать, подобные состояния представляли собой прямо-таки редкость на палитре его эмоционального спектра. Но это возмутительно! Что позволяет себе… Ведь и слова не подберешь хорошенько его обозвать. Чарлз усмехнулся. Ладно уж, злоба злобой, а он даже не знает имени незнакомца. Да, собственно, и ее имени не знает. Чего ради расплескивать эмоции — после драки кулаками не машут.

Надо отвлечься, подумать о другом. Итак, что мы имеем сегодня вечером? Вечеринка у Христиана! Отлично, уж там никому не придется скучать. На прошлом дне рождения этого дельца было выпито столько пива, что хватило бы залить все каналы его родного Копенгагена. Придут друзья, старые как мир приятели, с которыми, кажется, совсем недавно сидели в одном классе.

Чарлзу вспомнилась трагикомическая сцена с преподавателем геометрии. Христиан в тот день был совершенно не готов, даже не знал, что вообще задавали. Однако это не помешало ему веселиться на уроке старика Стивенса. Разумеется, крикун и заводила тут же был вызван к доске. Чарлз помнил этот день как сейчас.

— Перечислите, пожалуйста, основные аксиомы стереометрии, — снисходительно-вежливо попросил учитель не в меру ретивого ученика.

А Христиан, само собой, и слышать не слышал ни о каких аксиомах. Странная особенность была у этого веснушчатого рыжего сорванца: стоило задать ему самую сложную задачу — мальчик справлялся, причем легко и непринужденно, словно речь шла об элементарных вещах, но вот едва доходило до правил… Он просто не знал их. Так порой бывает: все то, что другие заучивали, Христиан интуитивно угадывал в ходе решения задачи. Ему не требовалось доказательств тех положений, которые сами собой возникали в голове, всегда совпадая в итоге с теоремами. Точный, не зараженный зубрежкой ум датчанина выводил необходимое из практики восприятия, из наблюдений. Христиан никогда даже формул не учил. Ну что, скажите на милость, он мог ответить старику педанту в частной английской школе, где дисциплина подчас ставилась выше всяких знаний? А Стивенс был именно педант в самых крайних проявлениях этого качества. Он искренне верил, что ученик не может решить задачи, если не вызубрил всех теорем и аксиом. Учитель требовал подробно расписывать решение, пункт за пунктом, последовательно, со всеми точками и запятыми. Он никак не мог разобраться в решениях Христиана — сумбурных, писанных как курица лапой (а датский мальчик к тому времени еще и весьма слабо ориентировался в английском, который стал изучать всего за несколько месяцев до переезда родителей), да еще без принятых обозначений логических выводов. Стивенс очень удивлялся правильным ответам, уверенный, что ученик списал их у соседа. При этом втолковать ему необоснованность подобных заключений было невозможно. Ограниченный старикашка просто не мог увидеть что-либо дальше собственного носа. И вот он уже более рассерженно повторил, заранее смакуя победу над озорником:

— Что же вы молчите? Перечислите нам основные аксиомы. Напомню, их три.

Христиан уже знал, что попался. Что бесполезно притворяться и изворачиваться — все одно: отрицательный балл, а потом суровый разнос от отца. Ладно. Первый раз, что ли? Надо хоть посмеяться напоследок. Веснушка (это было детское прозвище Христиана, которое он получил чуть ли не в первый день, проведенный в новой школе) широко улыбнулся: грудь колесом, правая нога вперед! Из подсказки учителя он понял, что аксиом три, дальше оставалось перечислить их. Именно это он и сделал.

— Первая, вторая, третья, — выпалил шутник.

Класс грохнул хохотом, старик смутился. Потом ученику было предложено покинуть класс и вернуться назад с отцом, но уже не к учителю, а к директору. Стивенс негодовал: взбаламутить всех глупой выходкой! Немыслимо, уму непостижимо. Шутка бедного Христиана никак не укладывалась в его голове.

Христиану попало, но не таков он был, чтоб хоть на час погрузиться в уныние по этому поводу. Отец запер его дома на целый месяц! Не беда. Чарлз каждый день навещал друга под предлогом совместной подготовки домашних заданий. То-то было весело! Учебники откладывались в сторону, и разговоры текли рекой. О чем только не говорят двенадцатилетние мальчишки…

И вот сегодня Христиану исполняется двадцать семь. Повеселимся, вспомним давние времена! Никто из одноклассников Чарлза не покинул Ливерпуль. И старина Дэн, любивший заклеивать жевательной резинкой замочные скважины кабинетов, из-за чего довольно часто срывались занятия. И долговязый Питер, который уже в пятом классе был выше любого из учителей. В конце концов, родители на целое лето положили сына в больницу — подозревали серьезные нарушения гипофиза. Слава богу, обошлось. И весельчак Уил. Вот уже кому никогда не сиделось на месте! Если посчитать сколько раз за время обучения в гимназии он просился выйти, то цифра наверняка превысит количество самих уроков. Не сиделось ему — и все тут!

Теперь недавние мальчишки уже закончили кто училища, кто университеты и работали здесь, в Ливерпуле. Христиан нес службу у отца. Они занимались рассылкой грузов и имели несколько огромных складов в порту. Питер — зубной техник, Дэн — оператор на местной киностудии. Уил — почтенный фермер. И всем по двадцать семь. Только ему, Чарлзу, пока двадцать шесть. Но ничего, разница всего в пять месяцев. Хотя из-за этих пяти месяцев к довольно хорошо развитому физически и крепко сложенному Чарлзу прикрепилось прозвище Малыш. Особенно комичным оно стало в старших классах, когда он достиг метра девяноста и ширина его плеч внушала опасение даже самым заядлым задирам. И кем же стал этот прирожденный богатырь? Переводчиком и экскурсоводом. Ему поручали обычно группы немцев, реже американцев. Вот уж для кого Чарлз терпеть не мог проводить экскурсии. Туристы из Штатов, видите ли, уже через полчаса утомлялись, разбредались, подобно стаду баранов, а по возвращении еще и обменивались мнениями, что искусство Ливерпуля очень скудно. И поглядеть-то здесь нечего. Оно, конечно, не без того. Все-таки город-порт. Никто никогда не заботился здесь об эстетике и услаждении вкуса, все было подчинено промышленным интересам. Но почему надо столь бестактно выражать свое недовольство? Что это за нелепые выходки в цивилизованном обществе? Хотя, впрочем, что взять с американцев, если они с трудом отличают собор от колокольни.

— Какая глупость, зачем в центре города эти непрактичные малоэтажные здания с колоннами. Уберите их и сделайте себе нормальный торговый центр, — восклицала какая-нибудь толстуха с печатью тупоумия на лице.

При этом ей и в голову не приходило, что многие из «непрактичных малоэтажных зданий» старше, чем сами их ненаглядные Штаты.

Боже! Какая ограниченность! О, старик Стивенс, ты в сравнении с ними был просто свободомыслящим хулиганом.

Лишь изредка в группах американцев, почему-то вечно жующих, словно они приехали в Англию отъедаться, встречалось умное лицо.

И вот сегодня это неожиданно произошло. Чарлз заметил ее не сразу. И только теперь понял почему. Изящная блондинка, не лишенная чувства прекрасного и даже, кажется, вполне осведомленная в области искусств, стояла за спинами других туристов, удерживаемая молодым человеком весьма неприятной наружности: сутулый, тощий очкарик без признаков интеллекта на лице. Да, обычно очкарики выглядят умными, но только не этот. Просто какой-то идиот! Он ел, подобно своим жующим сотоварищам, и все пытался уговорить подругу заняться тем же самым. Очкарик чуть ли не силой запихивал кусок в свою жертву, которая внимательно слушала экскурсовода. Живые быстрые глаза, проницательный взгляд. Чарлз даже сказал бы, что взгляд воровки. Такой благородной супруги Робин Гуда. Своеобразный, таящий в себе нечто игриво-непредсказуемое. А какого цвета были ее глаза? Кажется, черные…