Читать книгу "Собачья сага - Гера Фотич"

У Павла уже не было сил прижимать собаку к себе. Руки совсем онемели, стали ватными, но скрюченные окоченевшие пальцы еще, вяло разгибаясь, пытались уловить тепло подшерстка, проникая в его глубину, ощущая кожей струящийся между них упругий ворс, словно тоненькие колоски бесконечно большого пшеничного поля.

Мохнатое рыжее тело его любимца лежало спокойно. Пес не пытался встать, не мотал мордой, не фырчал, как обычно, разбрызгивая белые, словно взбитая сметана, слюни. Не взбрыкивал лапами, как раньше, отбрасывая в стороны пожухлую коричневую с медным отливом листву.

Он уже не убегал, скуля, ощутив неприятный запах смеси пороха и оружейного масла, который сопутствовал страшному грохоту, наводящему на него безумный страх всю жизнь — с того самого момента, когда Павел с однополчанами неумело решили приучить его не бояться выстрелов, и в годовалом возрасте просто привязали к крыльцу, открыв пальбу по мишеням. В тот день от страха пес оборвал поводок и забился в самый дальний угол чердака. С наступившей тишиной он не смог вернуться к хозяину, пересилить дрожь, разбивающую весь его организм на неуправляемые кусочки когда-то единого мощного тела, и, обрушив на себя кучу висевших в кладовке старых вещей, только жалобно скулил, прося прощения.

Тренировка была повторена. Но и в следующий раз собачья любовь и преданность, питаемые к хозяину, не смогли преодолеть возникающий страх — пес несся, сломя голову, ища спасения в ближайшем укрытии. Так происходило каждый раз, как только начинал накатывать пугающий грохот.

На карьере охотничьей собаки с разочарованием был поставлен крест. Никто не мог предположить, что представителю породы, выведенной римлянами для охоты на львов, свойственно бояться обычного оружейного выстрела.

Почти четыре года прошло с тех пор, как хозяин перестал пугать его этим грохотом. А полгода назад не стало старшего четвероногого друга и, казалось, что нежность и забота, ранее делимая хозяином на двоих, вся досталась большому, немного неуклюжему и доверчивому бордосу с ласковым прозвищем Веня. В последнее время эта любовь стала особенно заметна. Павел все чаще гладил его, заглядывая в глаза, увозил на своей машине к незнакомым людям, но таким же внимательным и ласковым, как он, после общения с которыми становилось легче. Душа начинала парить, а тело приобретало былую мощь. Можно было мчаться, и, внезапно оттолкнувшись от земли, лизнуть хозяина прямо в лицо.

Но через некоторое время тело снова наливалось свинцом, появившаяся радость надежды угасала, сознание опутывали сон и безразличие. Открывая глаза, пес частенько не мог понять, как оказался в том или ином месте. Не помнил, куда спешил и чего хотел. Морда саднила от неизвестно как приобретенных ушибов и царапин.

И вот сегодня гром снова выплеснулся из рук хозяина. Внезапно. Когда они, как обычно, вечером пошли на прогулку. Пес почувствовал тот знакомый запах сразу, но не придал ему значения, поскольку одежда хозяина частенько так пахла. Он напряг мышцы чтобы, как обычно, стремглав рвануть в безопасное место, но на этот раз почувствовал резкую боль и расслабился. Хозяин оставался рядом, а значит, все должно было быть хорошо. Казалось, весь страх ушел в землю через подкосившиеся лапы, и пес впервые осознал позор своего прошлого бегства, который, как оказалось, можно пересилить.

С чувством исполненного долга он глядел в лицо Павла, ища в нем одобрения, ожидая похвалы и ласки. Но видел в нем смесь растерянности, огорчения и того страха, от которого только что избавился сам. Он мог до бесконечности долго стоять так около своего хозяина, но непонятная усталость проникла внутрь, заволокла разум дремотой, сделала веки неимоверно тяжелыми, и он решил прилечь.

Теперь они с хозяином тихо лежали на правом боку, изредка глубоко вдыхая промозглую земляную сырость, покорно остывающую с приходом темноты, несущей осенние заморозки. Павел прижимался животом к выпирающему позвоночнику собачьей спины, обнимая замерзшими руками одутловатое мохнатое тело. Положив голову псу на шею, он прижимался к приглаженной рыжей шерсти своей давно не бритой щекой. Казалось, что голова лежит на мягкой волосяной пружинящей подушке, через которую человеческое ухо слышало затихающий стук собачьего сердца. Лежа именно так, он ощущал, как нервно вздрагивает собачья кожа и равномерно пульсирует под ней венка.

Но сейчас это не радовало Павла. Он невольно причинил собаке мучения и чувствовал свою вину. Вспомнил, как пес пристально смотрел на него, перед тем, как лечь, и этот взгляд нежданным страхом сковал Павла. Тогда ему показалось, что вот сейчас собака зарычит и впервые бросится на него не дружески, а, навалившись своим огромным весом, вцепится в горло и вырвет аорту. Но взгляд Вени постепенно мутнел, и любимый пес преданно лег у ног своего хозяина.

Молния на куртке Павла давно сломалась, а регулярно пришиваемые пуговицы куда-то подевались. И теперь распахнутая куртка укрывала их обоих от слабых порывов ветра и периодически накрапывающего моросящего крупяного дождика. Казалось, что он идет ниоткуда. Концентрируясь в сумраке вечерней прохлады, внезапно выпадает, омывая лицо, а затем исчезает, и через минуту возвращается снова с очередной порцией влаги.

Изредка, заплутав где-то в вышине, скрученный в трубочку листок с шелестом пикировал из темноты кроны вниз, задевая по пути торчащие ветки, и чиркал о выцветшую болоньевую материю куртки, словно хотел выбить из нее искорку, но бесполезно соскальзывал на землю, сливаясь с дрожащим от низового ветерка лиственным ковром.

Раньше они часто так лежали вдвоем на стареньком разложенном диване, слушая, как завывает в трубе попавший в западню ветер. Чувствовали, как от его негодования дрожат дощатые стены в их слегка покосившемся на треснутом фундаменте доме, приютившемся на краю деревни.

Огромный рыжий бордоский дог и его старый хозяин всегда засыпали вместе в жарко натопленной избушке. Иногда псу снились сны, от которых он вздрагивал или начинал подвывать. Но Павел клал ему на морду свою руку и пес, чувствуя родной запах, успокаивался. А когда начинали мучить кошмары самого хозяина, пес лизал ему лицо, и затем они вместе снова окунались каждый в свои сновидения. Зимой иностранная металлическая печка быстро остывала, заставляя их обниматься плотнее, глубже закутываться в одеяло.

Вот и сейчас Павел положил свою ладонь на слюнявую морду Вени. Провел рукой по выпуклому лбу, ощутив открытую рану с острыми неровными краями, царапающими высохшую кожу пальцев. Это трещина от удара первой пули. Из нее медленно сочилась кровь прямо между собачьих бровей. Павел почувствовал, как она горяча. Даже падающая с неба холодная влага не в силах была растворить идущее изнутри тепло. Преодолевая продолжающееся онемение, он погладил мускулистую, еще молодую шею собаки, скользнул рукой по груди, и, ощутив непомерно большой живот, вспомнил толстого ветеринара за письменным столом, кричавшего, что не хочет садиться в тюрьму за наркотики.