Читать книгу "Смертники - Олег Овчинников"

Невозможно привыкнуть к пыткам — ни к физическим, ни к психическим. Будь то длительное лишение сна или инъекции в позвоночник, исходов все равно только два — хороший, когда ты теряешь сознание, и плохой, когда превращаешься в вопящий от боли и ужаса комок кровоточащей плоти, готовый на все: рассказывать, сдавать своих, подписывать любые бумаги. Лишь бы тебя оставили в покое. Лишь бы хоть на пару часов вернули в камеру, которая после допросов и издевательств кажется раем.

Это нормально. Этого не надо стыдиться. У профессиональных палачей ломаются все. Но именно у профессиональных, а не у патологических садистов или озлобленных на весь свет неудачников, которые зачастую сами просятся на эту работу. Профессионала узнать легко. Он старается лишний раз не смотреть на своего подопечного и всегда обращается к нему на «вы». Это сочетание подчеркнутой вежливости с зажатой в тисках мошонкой подавляет волю быстрее и надежнее, чем препараты, вызывающие мнимое удушье или отравление, когда за глоток противоядия пойдешь на все.

Только мнимых расстрелов Дизель больше не боялся. Наоборот, после пятой или шестой инсценировки начал молиться, чтобы на этот раз все было по-настоящему. Чтобы не просто растолкали среди ночи, натянули на голову мешок, провели по бесконечному коридору и, помучив томительным ожиданием, дали залп холостыми. Пусть хоть один из патронов окажется боевым. Хотя бы по ошибке.

Но сегодня его вели не на расстрел. Расстрельный коридор находился на другом этаже, до него надо было полминуты опускаться в грохочущем лифте. Да и мешок сегодня не надевали. Значит, очередной допрос. Значит, снова пытка.

Она начинается не в тот момент, когда тебя подвешивают за цепь от наручников или приковывают к металлическому стулу с вмурованными в бетон ножками. Даже не в тот момент, когда ты слышишь звон ключа в замке камеры и думаешь: «Опять!» Строго говоря, она никогда не начинается, потому что никогда не заканчивается. Кроме тех блаженных моментов, когда ты теряешь сознание.

Пытка ожиданием. Пытка неизвестностью. Куда сегодня? Что еще приготовили для тебя палачи-затейники? «Только не в комнату с гвоздями! Только не в комнату с гвоздями!» — молишь ты, пока два дюжих охранника волокут тебя по коридору. И когда вы проходите мимо, ты на мгновение испытываешь облегчение. Как будто другие варианты чем-то лучше. А в следующую секунду ты готов продать душу, лишь бы это был не мокрый карцер. Все, что угодно, Господи, только не мокрый карцер!

Мимо овального люка с окошком-иллюминатором Дизеля тоже пронесло. Проволокло, вернее сказать. Значит, не сегодня. Значит, что-то другое. Может быть, еще хуже.

Так и случилось. Охранники остановились перед выкрашенной белой краской дверью, и повисший на их руках Дизель в которой раз прочел издевательскую надпись на табличке:

ФИЗИОТЕРАПИЯ

«Лучше бы карцер, — подумал он. — А ещё лучше — сразу сдохнуть. Так ведь не дадут…»

Внутри комната тоже была белой. Белые стены, белый потолок, кафель на полу бежевого цвета, даже мебель: обтянутый пластиком стол, кожаное кресло и стул со спинкой из прутьев, между которыми как раз пролезали кулаки посаженного лицом к спинке человека. Дизеля не раздражал белый цвет. Он знал, как легко эта комната перекрашивается в красное. Так, что неприметные водостоки в полу едва успевают справляться.

Единственным цветным пятном в царстве стерильной белизны был сидящий в кресле Палач, одетый в зеленый хирургический халат и шапочку. Его лицо закрывала белая марлевая повязка. Как только на запястьях арестованного защелкнулись наручники, Палач отпустил охрану и поздоровался.

— Доброго времени суток, Дизель.

Ни «доброе утро», ни «добрый вечер». Пытка неизвестностью продолжалась. Окон в комнате, понятное дело, не было.

— Здра… Здравствуйте, — хрипло ответил Дизель, глядя на свои сжатые кулаки.

— Вы готовы сотрудничать? — Да.

— Вы готовы отвечать на вопросы? — Да.

— Вы больше не будете вводить нас в заблуждение?

— Да… То есть нет. Не буду.

Палач вздохнул и достал из ящика стола шприц.

— Что ж, давайте попробуем…

Поначалу, когда его только замели, Дизель артачился. Отмалчивался на допросах, крыл экзекуторов трехэтажно, пытался даже шутить. Всю эту дурь из него выбили быстро. Теперь он стал послушным, как робот. Отвечал, когда спрашивали. Молчал, когда разрешали. Сам выворачивал предплечье, чтоб удобнее было колоть.

— Расскажите, каким путем попал к вам «венец».

Дизель зажмурился, перевел дух и в десятый или двадцатый раз начал свой рассказ. В этих повторяющихся изо дня в день вопросах и ответах не было никакого смысла. Кроме одного: пока он говорил, ему не делали больно. К сожалению, отсрочка была не вечной. Довольно скоро, и Дизель знал это, ему зададут вопрос, на который он не ответит. Не потому, что не хочет, — хочет, и еще как! Может быть, сильнее, чем чего-либо в жизни. Но не может.

Он пытался говорить правду. Правда звучала нелепо даже на его собственный слух. Пытался врать, каждый раз по-разному, но, видно, так и не угадал, какой именно лжи от него ждут. Апеллировал к здравомыслию Палача. «Если бы я мог рассказать, зачем бы я стал терпеть такое!» Призывал на помощь логику. «Ну а вы? Вы-то сами можете объяснить, как ходите? Как дышите?» Впадал в истерику. В голос ревел от бессильной обиды. Результат всегда был один. Палач печально издыхал и раскрывал свой чемоданчик.

Сегодня он раздвоился раньше, чем успел задать главный вопрос. Один Палач медленно выпрямился и, сцепив руки за спиной, стал изучать стену в том месте, где могло бы быть окно. Другой Палач, оставшийся в кресле, не спеша достал из-под стола белый чемоданчик с красным крестом. Он положил чемоданчик на стол и, щелкнув замками, откинул крышку. Противно скрипнули петли, ярко блеснула хирургическая сталь.

Дизель отчаянно зажмурился. Иногда это помогало, и, когда он открывал глаза, Палач снова был один. Но не сегодня.

Наконец тот, что стоял у стены, спросил скучным голосом, как о чем-то не важном:

— А теперь расскажите, Дизель, как работает «венец».

Очень скоро палачей стало легко отличить. Красное на зеленом кажется черным. Мало-помалу хирургический халат Палача с чемоданчиком менял цвет. Особенно много черного было на рукавах и передней части халата. Даже до шапочки добила струйка из отрезанного большого пальца. Только на марлевой повязке капли крови оставляли натуральные красные пятна.

За все время, пока длилась экзекуция, стоявший у стены Палач ни разу не повернул головы. Только время от времени повторял однообразно:

— Вы зря отпираетесь, Дизель. Или:

— Лучше бы вам сказать правду. Или: