Читать книгу "Месть Спящей красавицы - Галина Владимировна Романова"

Каждый их шаг отдавался в голове визгливым скрипом. Он никогда не думал, что снег может издавать такие отвратительные звуки. Всегда считал его беззвучным, невесомым, красивым. Это когда осторожно засыпало двор дома парящими в безветрии снежинками. А он из комнаты рассеянно наблюдал. Стоял у окна, кутаясь в теплую кофту отца, и наблюдал, как падает снег. И находил, что в этом хаотичном полете тоже есть свой порядок. И он безмолвен и красив.

В руках большая керамическая чашка отца с горячим сладким чаем, настоянным на смеси ароматных, непременно полезных – по мнению мамы – трав. Из кухни тянет творожной запеканкой с изюмом – мама затеяла. В доме тихо, тепло, хорошо. Можно думать о чем угодно. И мысли такие легкие, нежные, парящие, как снег за окном…

– И она стоит такая с сигаретой у окна, улыбается ему и говорит… Я умру не сегодня, представляешь?!

Вопрос, перекрывший мерзкий скрип под их подошвами, заставил его вздрогнуть. Настена поправила мелкую прядку волос, выскочившую из-под вязаной шапочки, ниже натянула ее, почти на самые глаза, и жалобно улыбнулась посиневшими от холода губами.

– Представляешь?!

– Кто представляет? Я? Или она?

– Ты, – она растерянно моргнула и остановилась. – Ты представляешь?

И он тут же наткнулся на нее и едва не упал. И сразу панически озверел. Ему… Им нельзя падать! Нельзя останавливаться! Остановка – это смерть!

– Чего встала? – заорал он не своим, хрипым от холода голосом. – Чего встала? Ну! Пошла, пошла!

– Саш… – ее мохнатые от инея ресницы задрожали. Синие губы пошли ломаной линией. – Саш, не ори на меня, ладно?

А он бы больше и не смог. Он забыл на краткий миг, что ему не только нельзя останавливаться. Ему и на Настю смотреть нельзя. Потому что он тут же начинал задыхаться от жалости. От понимания того, что это он, он во всем виноват! В их несчастном жалком положении. В том, что у него поломался снегоход и они вторые сутки бредут по кромке леса, пытаясь выйти к людям, и, кажется, заблудились. В том, что она промерзла до костей, и вымоталась, и, похоже, потеряла всякую надежду.

– Не буду, – еле выдавил он. Задышал часто. И спросил: – И что дальше-то было?

– Где?

Настя тоже дышала часто. От обиды? И от обиды, конечно. Но больше от усталости и страха. Ей было страшно, очень. Он это видел. Она боялась, что они не дойдут до стойбища оленеводов. А оно должно быть уже где-то близко. И он обещал ей, что они обязательно дойдут.

Боялась диких зверей, хотя они за два дня, что шли, так ни разу никакого зверья и не встретили. И даже ночами, когда жгли костер и тесно жались друг к другу, боясь засыпать, к ним никто не вышел из чащи. И слава богу!

Боялась, что больше никогда не увидит своего отца, а она его очень любила. И всегда ставила его Саше в пример. И это его немного бесило. Не у нее одной, слышь, были такие образцово-показательные отцы, любящие своих детей всем сердцем! Просто ее отец был жив, а Сашин погиб на охоте. Пять лет назад погиб. При загадочных, как мама утверждала, обстоятельствах. В полиции, правда, в его гибели ничего загадочного не увидели.

Был на охоте с другом? Замечательно! Зачем было разделяться? Зачем один пошел в одну сторону, а второй в другую? Не знали, как потом добычу станут делить? Упал Сашин отец с какой-то высоты? Упал! Заключение экспертов о ссадинах и множественных ушибах имеется. А также порванная одежда. Ногу сломал? Да! Дойти не смог? Тоже да. Вот вам и причины его гибели. Где же тут загадка?!

Но мама в такую нелепость верить отказывалась. Утверждала, что упасть отец с какой-то там высоты не смог бы, толкай его! Он эти сопки знал как свои пять пальцев! Он каждого зверя знал в морду. Он…

Внутри все вдруг сжалось от дикого страха за мать. Как же она?! Как же она сможет пережить, если и с ним подобная беда приключится? Если и его найдут скорчившимся и замерзшим под еловыми лапами, как нашли его отца?! Что станет с ней?

А Настя! Она…

– Чего замолчала, малышка?

Саша раздвинул губы, пытаясь улыбнуться, хотя было очень больно это делать. Рот обветрил и саднил.

– Что? – Настя неуверенно сделала шаг вперед.

– Ты рассказывала мне историю про какую-то женщину, которая стояла у окна и говорила, что умрет не сегодня. Ну!

– Неудачная история. – Ее замерзшее лицо, казавшееся почти прозрачным, сделалось хмурым. – Она плохо закончилась.

– И все же?

Они должны были разговаривать, хотя это и отнимало силы. Если замолчат, то все. Это почти то же самое, что остановиться!

– Она умерла в тот же миг. – Настя протяжно вздохнула, будто всхлипнула. – У нее под окном что-то такое было с газовой трубой. И там велись работы. Ее попросили не курить. А она крутую из себя корчила. Стояла и пепел за окно стряхивала. Ей раз замечание сделали. Два. А она такая: я умру не сегодня. И снова пепел стряхнула. И как бабахнет! И ее потом с потолка соскребали… Саш…

– Что?

Он нахмурился. История и правда была так себе. И чего это Настя ее вспомнила?

– Саш, мы тоже, да?

И она снова остановилась. Спина прогнулась дугой и дрогнула. Она собиралась зареветь. А он панически боялся женских слез! Ничего так не боялся, как слез женщин. Даже волк когда из чащи вышел на его тропу, а отец где-то отстал метров на тридцать, Саша так не испугался. А вот когда плакали женщины, и особенно Настя…

– Настя! Настя, прекрати немедленно! – хрипло заорал он и пошел на нее. Быстро, как ему казалось. Странно замедленным казался скрежещущий скрип под ногами. Странно замедленным. Он дошел до нее, обхватил сзади, прижал ее спину к своей груди. С силой, которая еще осталась, прижал. И зашептал: – Не смей! Не смей сдаваться, слышишь! Пока мы идем, дышим, мы живы!

– Нас не ищут? Почему нас не ищут, Саня?! Мы идем по самой кромке, тут и снега мало, и деревьев. Нас же видно с воздуха! У меня яркая курточка и штаны. Почему?! Мы… Мы никому не нужны, да?!

Она завозилась в его руках, разворачиваясь к нему лицом. Глянула мокрыми от слез глазами. Тоскливо глянула, нехорошо, без надежды. Совсем худо!

– Девочка моя, ну что ты такое говоришь, а? Нас ищут! Непременно найдут! И даже если и не найдут, то мы сами…

Его голос вдруг сделался глубоким, гортанным, как у мастера горлового пения. Он присутствовал однажды на празднике у оленеводов, слышал. Понравилось. Никогда не думал, что сможет повторить. И вдруг вышло.

– Что мы сами?

Кончик ее носика – острый, холодный, как льдинка, уперся ему в щеку.

– Мы сами спасемся, Настюша! Мы дойдем до стойбища. Оно совсем рядом! Мне даже кажется, что я чувствую запах дыма.