Читать книгу "Любовь провокатора - Станислав Белковский"

Провокатор – это я.

Многую часть моей жизни меня называли профессиональным провокатором. Это было с 2003 года, когда я организовал дело ЮКОСа и посадил Ходорковского. (Не знаю, говорят ли вам что-то эти имена и названия, и если нет – найдите их в интернете, они там есть). И хотя я не организовывал дело ЮКОСа и не сажал Ходорковского, объяснить это уже никому никогда нельзя. Когдя я говорю, что не сажал, мне отвечают: ну, это ты специально, чтобы отмазаться. Когда я в шутку говорю, что сажал, слышу в ответ: ну вот ты и признался.

Все бесполезно.

Точно так же я, по тем же версиям, провоцировал русских националистов то ли идти на Кремль, то ли, напротив, его защищать. Украинский народ провоцировал на свержение своих правителей. В общем, чего только не. И ведь не убедишь, и не разубедишь никого – в равной мере и степени.

Если же я профессиональный провокатор, думал я в те ранние годы (мне было только тридцать с небольшим), то есть и профессия провокации. Раз я известный провокатор, может быть, один из самых известных в стране России, то я мог бы преподавать профессию. И даже завести кафедру в каком-нибудь университете. Или создать Высшую школу (русской) провокации. Платную, которая бы кормила меня до конца.

Но что же такое провокатор, подумал я тогда? Чему за деньги учить? Ибо бесплатно никто не учится: за все в жизни надо платить, но дороже всего – за то, что как бы ничего не стоит. Если ты дышишь бесплатным воздухом, ты обязываешь себя перед Богом – а что может быть тяжелее и неотвратимее этих обязательств? О, если бы ты мог за воздух заплатить всего лишь материальными средствами! Разве что поднявшись к непальской вершине или опустившись к тихоокеанской впадине. Это было бы совсем другое дело.

Но я отвлекся, простите.

Провокатор – это человек, который для кого-то другого создает вызов. А потом этот другой хватает на лету вызов и бросает его еще кому-то. Встав со своего космического дивана.

Вот, например, ты провоцируешь объект стать президентом Российской Федерации. Не важно, может или не может он им стать. Важно, хочет или нет. Если нет – провокация не удалась. Если да – то его жизнь уже никогда не окажется прежней. И даже если он погибнет на пути вызова, путь принесет ему столько удовольствия, что объект не пожалеет. Если пожалеет – по эту сторону фокуса, то по ту – точно нет.

Стало быть, провокатор – перводвигатель. Он придумывает вызов, перетасовывает объекту, тот дальше – следующему. И впредь. Возникает цепная реакция вызова. Невозможная без первопровокации, подобной акту Творения, он же и Большой взрыв.

Искусство провокатора состоит, по большому счету, в том, чтобы заставить схватить вызов. Это психологическая работа. Ну, например, ты знаешь, что твой первичный объект болезненно, прежде всего и всех, любит финики. Говоришь ему: знаешь, став президентом, ты сможешь есть финики пять раз в день. На завтрак, второй завтрак, обед, полдник и ужин. Финики будут лежать у тебя под подушкой. Свисать с люстр. У каждого твоего охранника в карманах застрянет их государственный резерв, он же прикосновенный запас.

А не станешь президентом – финики уйдут от тебя к другому (к другой).

И кто знает: может, сквозь финиковый аромат уже продвигается пороховой смрад будущей революции? Очень большие дела старухи-истории часто начинаются с очень маленьких вызовов.

Дело провокатора – оно едва ли не самое ценное и благородное в природе и человечестве. Вот что я осознал.

Можно ли ему научить? Пока не понял. Если бы понял – уже озолотился бы на Высшей школе провокации. И перестал беспокоиться о своей нищете.

Но вот что еще оказалось. Вызов, создаваемый провокатором, имеет эротическую природу. Там лежит любовь.

С этого места (момента) на нее и переключаемся.

Что такое любовь?

Если заглянуть в энциклопедию (не последняя книга в человечестве, поверьте мне), то можно в ней увидеть такое.

Любовь – дофаминэргическая целеполагающая мотивация к формированию парных связей.

По-простому это вот, примерно, что значит. Есть гормон удовольствия – дофамин. И когда человек спаривается, т. е. в разных формах начинает вот именно что любить другое живое существо (хотя почему только живое? трупы тоже вполне идут в дело, некрофилию никто не отменял, особенно, в историческом контексте/разрезе), выделяется куча дофамина. Вкупе с другим гормоном – окситоцином, отвечающим вроде как за прочную взаимную привязанность, – они и создают то самое ощущение любви.

А еще из античных источников мы знаем, что любовь бывает множества видов: эрос (ну, понятно что), сторге (любовь-нежность), агапе (жертвенная любовь), людус (любовь-игра, живет пока есть азарт), прагма (что-то глубоко прагматическое, типа по расчету) и иные, смотря по какой классификации считать. Грузить вас этим не буду, если понравится, в энциклопедии сами повсюду заглянете.

А Карл Маркс и всякие поздние классики психоанализа не без Эриха Фромма (помните таких? – их барельефы будут у нас в Высшей школе провокации на главной стене) разъясняли, что любовь – просто абстракция. Сама по себе не существует. А рождается только как связь между двумя (или больше) субъектами, во всех смыслах и проявлениях понятия связь. Нет любви как таковой, есть только любовный акт.

В общем, я для того давал краткие характеристики этих умных воззрений, чтобы с ними не согласиться.

Любовь – особая субстанция, которая в особых ситуациях может выполнять миссию субъекта. Иначе не могла бы двигать Солнце и светила, как говаривал Данте Алигьери.

Всякому человеку в каждый день жизни отмерено сколько-то любви. Кем отмерено – другой вопрос, мы его здесь не трогаем. И когда количество любви на единицу объема человека достигает критического предела, любвеноситель должен эту субстанцию куда-то излить. Изливается любовь методом бросания вызова. То есть – приятия или распространения провокации.

И наоборот. Когда ты созрел для того, чтобы бросить вызов, у тебя рождается избыток любви, готовый к извержению.

Что было раньше, курица или яйцо, молния или гром, Бог весть.

Я вам такой пример приведу. У меня есть приятель, большой бизнесмен. Когда-то он увидел вблизи дочку крупного государственного начальника. Сразу же типа влюбился в нее, ушел от жены и так далее. Многие окружающие показывали на него пальцем и говорили: приятель, ну нельзя так нагло и по расчету! На что он всегда отвечал: я люблю ее по-настоящему, и вы все не понимаете, что эта любовь для меня – огромное бремя. А не доступ к большому начальнику.

Кто здесь прав? Все.

Почему любовь должна противоречить доступу к большому начальнику? Ведь доступ – вызов, а значит, он создает критическую массу любви. И все, что окружает биг босса, немедленно окрашивается для соискателя в ультра-виолетовые эротические тона.