Читать книгу "Вопреки всему - Линда Тэйлор"

О Боже мой!

То было утро понедельника. И даже не раннее. То было очень позднее утро понедельника.

Луиза уткнулась лицом в оранжевую подушку, потом в красную, потом в коричневую. Она поискала и нашла в самом низу мягкую подушечку; прижалась щекой к прохладной ткани и открыла один глаз. Ярко-желтые и зеленые пятна на наволочке мигом, словно взрыв бомбы, унесли остатки долгого ощущения покоя. Эти цвета, в соответствии с утверждениями статьи, которую Луиза прочитала, должны были вернуть ее к позитивному мышлению. Но сегодня утром они просто обжигали сетчатку глаз. Луиза застонала, отвернулась и с трудом села на постели. Накинула на плечи пуховое одеяло, сунула в рот сигарету из пачки «Ультра-лоу» и подумала, что надо бы ее зажечь.

Луиза обхватила себя руками за плечи, и у нее возникло еще одно неприятное ощущение. Руки болели. Мало того, горло невероятно саднило, нос отказывался выполнять функции дыхательного органа, а голова буквально раскалывалась от боли. Луиза с глубоким сожалением посмотрела на сигарету, прежде чем отшвырнуть ее в сторону, и, рухнув на подушки, закрыла глаза. Итак, заложенный нос, саднящее горло и горячая голова накануне вечером не связаны всего лишь с обычными воскресными сожалениями о том, что утром в понедельник ей предстоит увидеть физиономии Эндрю и Джеза, горящие маниакальным возбуждением по поводу неистовой необходимости удерживать на плаву «Зверских весельчаков». Она подхватила простуду. Причем ужаснейшую. Этим и объясняется, что она так долго спала.

Луиза испустила низкий, утробный стон, окинула оценивающим взглядом собственную наготу и снова смежила веки. Вслепую отыскала свой радиобудильник и прошлась пальцами по кнопкам. На какое время она его поставила? Луиза надеялась, что он в порядке. Ей необходимо вовремя вставать с постели. Это же классический коротковолновый приемник. Она быстро выключила его снова, полежала спокойно, потом нахмурилась. В углу комнаты работал телевизор. Это действовало на нервы.

Луиза приоткрыла один глаз как раз в ту минуту, когда Энсли Хэрриот одарил ее широкой улыбкой, вращая бедрами и одновременно подбрасывая в воздух набор рыбных котлет со сковородки, не допускающей пригорания.

— Ох, убирайся ты прочь!

Значит, она уснула, не выключив телевизор. Луиза ощутила острое чувство вины где-то в районе солнечного сплетения. Нечего и думать о том, чтобы по-быстрому привести себя в порядок, лететь в офис «Зверских весельчаков», прихватив с собой клочки бумаги с наспех нацарапанными на них идеями, и притвориться, будто прокорпела все утро над «анализом проекта». Сегодня она решительно не способна этим заниматься.

Ей очень хотелось выпить чашку чая, но квартира настыла за ночь, и Луиза все еще не решалась выбраться из постели. А выбраться необходимо, причем сию минуту, чтобы позвонить на работу и прохныкать как можно жалобней свои объяснения. Они ни за что не поверят, что она проспала, потому что заболела. По аналогии ей вспомнилась пресловутая история о мальчике, который кричал: «Волк! Волк!» Эндрю только и ждет случая ее уволить, Луиза убедилась в этом после его очередного предупреждения. И вина целиком ее собственная. Она никогда не чувствовала себя своей в этой компании; впрочем, она нигде себя не чувствовала своей. Луиза слишком много времени проводила вне офиса, хоть и понимала, что это добром не кончится.

Она поступила в компанию «Зверские весельчаки» в качестве руководителя проекта. Оба учредителя — Эндрю и Джез — проводили с ней предварительное собеседование. Ей объяснили, что она будет иметь дело с компанией Привлекательной и Молодой. Великолепно, она изобразила энтузиазм, не чувствуя себя ни привлекательной, ни молодой, но зато ошеломительно безработной. Все хотят вечеринок, все их посещают, все за них платят и готовы платить еще, сообщили Луизе. Особенно в Кембридже, где они оба учились и где их осенила великая идея.

Во время беседы Луизе пришла в голову обывательская мысль, что в Лондоне каждый либо слишком пьян, либо слишком измотан, либо слишком занят собственными делами, чтобы ходить на вечеринки, и что в Кембридже все это могло быть совершенно иначе, но она изобразила Привлекательную и Молодую улыбку и получила работу. На практике ее деятельность руководителя проекта большей частью сводилась к тому, что она сидела в конторе и, если кто-то звонил, старалась говорить как секретарь в приемной, щелкая при этом пластиковой зажигалкой, словно управляясь с большим распределительным щитом коммутатора, прежде чем вручить трубку одному из боссов. Луиза начинала думать, что Привлекательная и Молодая компания на деле есть компания Не Очень Хорошо Продуманная.

Она оторвала взгляд от фигур, танцующих на экране телевизора, завернулась в одеяло и спустила ноги с постели. Потопала ступнями, пока не ощутила под ними ковер. Пол сегодня казался более твердым, чем обычно. Луиза представила, как растекается по нему, словно растаявшее мороженое. Возможно, она провалялась бы так весь день. Возможно умерла бы от обезвоживания, и никто бы об этом не узнал. По крайней мере, до тех пор, пока сосед сверху Гаррис не учуял бы странный запах, доносящийся из ее квартиры, и тогда бы ее нашли и завернули в это самое пуховое одеяло, причем ее остекленелые глаза были бы устремлены на так и не зажженную сигарету.

Луиза стояла, протянув руку к телефонному аппарату и воображая собственные похороны. Любопытно, какую музыку они бы выбрали. Может, Джон настаивал бы, чтобы играли «А ведь ты сексуальная штучка». Ее отец любил эту вещь, но напевал всегда «Я верю в бархатцы». А потом Джон, сидя на церковной скамье в первом ряду, утирал бы слезы, сожалея, что убоялся ответственности и вынудил ее согласиться, будто им лучше всего расстаться. Если бы он мог видеть, в каком она сегодня состоянии, то понял бы, как сильно ее любит. Реальность, разумеется, не имела ничего общего с мыслями, пробегавшими в ее слишком живом воображении.

Джон, как он сам объяснял, не хотел, чтобы отношения между ними прервались окончательно, но, по его мнению, им не следовало слишком зависеть друг от друга. Луиза уже побывала раньше в подобной ситуации, и теперь тревожные колокола зазвучали столь же мелодично. Они прожили полтора года в союзе, который она считала по меньшей мере любовным романом, а он рассматривал как необременительное, вполне современное соглашение. Отношения эти мало-помалу продвигались, поначалу в бодром и веселом темпе, но со временем движение начало сопровождаться покраснением лица и одышкой, появилась коронарная недостаточность, и наконец наступил коллапс — в довольно неприглядном виде, на скамейке в парке. Все было кончено. Луизу больше всего раздражало, что Джону не хватило смелости сказать об этом прямо. Он говорил о сроке. О необходимости разбежаться на время. Срок этот, насколько понимала Луиза, был неопределенным. Не шла речь о временном прекращении случайных посещений паба или встреч на всю ночь у нее в квартире. Нет, Джон имел в виду иное: вот это твой мир, твой универсум, а я прыгаю в свой реактивный самолет и улетаю в другой. Привет.