Читать книгу "В поисках Колина Фёрта - Миа Марч"

Письмо, изменившее жизнь Беа, застало ее на кухне бостонского «Безумного бургера», где она выполняла четыре заказа на фирменное блюдо под названием «Гора Везувий» — стопка в фут высотой из трех кусков булки, прослоенных зажаренным до прозрачности луком, беконом, швейцарским сыром, салатом-латуком, томатами, пикулями и острым соусом. Одна из ее новых соседок, Нина, снимавшая на лето часть унылой квартиры с тремя спальнями, в которой Беа жила теперь вместе с двумя незнакомыми женщинами, просунула голову в дверь кухни и сказала, что расписалась за Беа в получении заказного письма и, поскольку шла на ланч в «Бургер», захватила его с собой.

— Заказное? От кого? — спросила Беа, бросив быстрый взгляд на пакет, пока перекладывала со сковородки зажаренный до прозрачности лук. «М-м-м». Она жарила лук три часа и все равно запах ей не надоел.

Нина посмотрела в верхний левый угол конверта.

— В обратном адресе значится — от Бейкера Клейна, улица Двенадцати штатов, Бостон.

Беа пожала плечами.

— Открой, пожалуйста, и прочти мне первые строчки. Я не могу одной рукой закончить этот бургер.

Барбара, менеджер Беа, вышла бы из себя, застав в кухне постороннего человека, но Беа любопытно было узнать, что в письме, — а Безумная Барбара, как называл ее за спиной персонал, проводила инвентаризацию в своем кабинете.

— Конечно, — откликнулась Нина, вскрыла конверт, вытащила письмо и прочла: — Моя дорогая Беа.

Девушка замерла, ее рука застыла над листьями салата-латука.

— Что? — Именно так всегда начинала свои письма ее мать, когда писала ей в колледж. — Переверни листок — от кого оно?

— Тут подписано «Мама».

Беа подняла бровь.

— Ну, поскольку моя мама умерла больше года назад, это явно не от нее.

— Оно от руки, — сказала Нина, — но тут точно написано «Мама».

Бессмыслица какая-то. Однако мать Беа всегда подписывала свои письма «Мама».

— Сядь-ка на тот табурет, Нина. Я закончу последний бургер и прочту письмо в свой перерыв. Спасибо, что принесла его.

Приближался такой нужный пятнадцатиминутный перерыв: она пришла на смену в «Безумный бургер» в одиннадцать, а сейчас было уже почти два часа. Беа нравилось работать в популярной бургерной в бостонском районе Бэк-Бей, пусть даже работа эта была временной, поскольку девушка закончила колледж год назад и все еще не нашла место учителя, но начальница доводила ее до белого каления. Если Беа тратила на перерыв шестнадцать минут, Барбара вычитала у нее из зарплаты. Эта женщина жила ради вычетов из зарплаты. На прошлой неделе один из «Везувиев» Беа выборочно измерили, в нем оказалось всего одиннадцать дюймов, и она получила на пять долларов меньше.

На каждый кусок булки — а всего их три — Беа положила начинку, добавила лишнюю порцию острого соуса, накрыла все верхней ее частью и измерила свое сооружение. Чуть-чуть не дотягивает до нормы, значит, придется добавить салатных листьев. Наконец она положила его на тарелку рядом с тремя другими «Горами», поставила корзинку с колечками лука и корзинку жареной картошки с сыром, затем вызвала звонком официантку, вернула с перерыва другого повара, Мэнни, и, взяв конверт из плотной коричневой бумаги, вышла в переулок и подставила лицо июньскому солнцу. Как чудесно каждой клеточкой, каждым волосом ощутить теплый легкий ветерок после того, как полдня провела в маленькой кухне.

Беа достала из конверта листок — и оцепенела. Письмо было от матери; она безошибочно узнала почерк Коры Крейн.

Датировано более года назад и прикреплено к каким-то бланкам.

Моя дорогая Беа!

Если ты читаешь это, значит я умерла. Год назад. Всю твою жизнь я скрывала от тебя то, что должна была сказать, взяв тебя на руки, когда тебе был день от роду. Не я родила тебя, Беа. Мы с твоим отцом удочерили тебя.

Сама не знаю почему, но я стыдилась, что не могу родить ребенка, которого так отчаянно хотела, которого так отчаянно хотел твой отец. Когда сотрудник агентства по усыновлению положил тебя мне на руки, ты стала моей. Как будто бы тебя родила я, и, полагаю, сама жаждала в это верить. Поэтому мы с твоим отцом — упокой Господь его душу — так и поступили. Мы никогда ни словом с тобой об этом не обмолвились, так тебе и не сказали. И ты выросла, считая нас своими родителями.

Теперь же, чувствуя, что скоро умру, я не в силах унести это с собой. Но и сказать тебе об этом со смертного одра тоже не могу, не могу так с тобой поступить. Я пишу это письмо ради нас обеих. Но ты должна знать правду, потому что это правда.

Я очень сожалею, что не имела достаточно смелости быть честной с первой минуты. Сказать тебе, как благодарна была, как ты стала моей еще до нашей встречи, с той самой секунды, когда сотрудник агентства по усыновлению позвонил нам и сообщил эту новость.

Я надеюсь, что ты меня простишь, моя дорогая девочка. Ты моя дочь, и я люблю тебя всем сердцем.

Мама.

Беа вытащила письмо из-под толстой скрепки и просмотрела бланки. Документы об удочерении двадцатидвухлетней давности, выданные агентством по усыновлению «Рука помощи» в Брансуике, штат Мэн.

Дрожащими руками Беа засунула бумаги в конверт, прошлась по переулку, потом остановилась, вынула письмо и перечитала. Написанные черными чернилами слова начали сливаться: «Должна была сказать… Сотрудник агентства по усыновлению… Прости…» Если бы не мамин почерк и качественная бумага, которую она использовала для своей корреспонденции, Беа подумала бы, что ее кто-то разыгрывает.

«Удочеренная? Как так?»

Письмо и документы переслала юридическая фирма, о которой Беа никогда не слышала; ее мать Кора Крейн давно овдовела и была небогата, и когда умерла в прошлом году, после нее остался всего лишь скудно обставленный съемный коттедж, где она жила круглый год, слишком далеко от пляжа на Кейп-Коде, чтобы в нем поселиться. Беа осмотрела все ящики и шкафы, собирая последние драгоценные напоминания о матери, и будь это письмо в доме, нашла бы его. Ее мать, совершенно очевидно, устроила так, чтобы Беа узнала эту новость значительно позже ее смерти, когда немного утихнет скорбь.