Читать книгу "О чем шепчут кипарисы - Манессис Корпорон"

Остров Эрикуса, Греция

Август 1990

– Yia sou, Yia-yia![1]– крикнула Дафна, сбегая по стесанным каменным ступеням. До пляжа по грунтовой дороге было не больше четверти мили, но двенадцатилетней девчонке хотелось оказаться там как можно скорее, немедленно. Она неслась, едва касаясь ногами земли, остановившись лишь раз – сорвать ежевики с куста у дороги. Налившиеся соком черные ягоды были такими сладкими, что на мгновение для нее в мире существовали только они.

Но вот он, пляж, карамельно-желтый песок. Дафна бросила полотенце и побежала к воде, на ходу скинув кеды, белые, без шнурков – зачем нужны эти шнурки? Они только портят ей жизнь. Один башмак упал где-то справа, другой слева – и пляж тут же утратил девственный вид.

Наконец она замедлила шаг и, осторожно ступая, побрела к темным камням у самой кромки воды. Когда прохладные волны Ионического моря приветственно коснулись ее ног, Дафна тихо ахнула.

Она шла вперед, пока вода не поднялась до середины ее стройных бедер, а потом, в нетерпении постукивая пальцами, подняла руки над головой, присела, быстро встала на цыпочки и, выгнувшись дугой, нырнула. Погрузившись в кристально чистую, безмятежную глубь моря, она открыла глаза.

А вот и они – ее молчаливые морские товарищи, по-прежнему там, где она оставила их прошлым летом. Дафна улыбнулась при виде черных морских ежей, выставивших колючки, а затем, сделав гребок и резко согнув ноги, развернулась. Под водой камни были облеплены морскими желудями, крупными, величиной с костяшку пальца. Куда бы она ни повернула голову, везде плавали рыбы самых разнообразных цветов и размеров. Она знала только греческие их названия: tsipoura, barbounia[2]– и не задумывалась о том, как они звучат по-английски, – к чему ей это? Дома никто из знакомых детей ни разу не поинтересовался, как она провела лето, не говоря уж о том, чтобы обсуждать с ней каких-то там рыб. Честно говоря, они не утруждали себя и попытками заговорить с ней.

Дафна могла часами не вылезать из воды: она плавала, ныряла, предавалась мечтаниям и совсем не боялась. Она не чувствовала себя одинокой, хотя поблизости не было ни души. Девочки обычно с опаской относятся к тому, что таит в себе море. Но Дафна любила эту маленькую бухту за то, что она дарила ей тишину и возможность побыть одной. Море никогда не осуждало ее – наоборот, оно всегда радовалось ее появлению и приглашало поплавать. Морю ведь все равно, что потрепанный купальник, доставшийся ей от округлившейся кузины Попи, велик и в некоторых местах растянут. И морю совершенно нет дела, что даже здесь, за тысячи миль от их придорожной «таверны», на волосах Дафны все еще чувствуется слабый, но неистребимый запах дешевого растительного масла.

Здесь все это не имело значения. Море как крестильная купель каждое лето принимало ее снова и снова, и Дафна выходила из него чистая, свежая и обновленная. Ей нравилось думать, что камни не случайно образовали эту маленькую бухту. Словно обнимая ее, они берегли ее покой, пока она плескалась в теплых, ласковых водах. Здесь ничто не пугало: ни открытое море и его обитатели, ни взгляды девчонок с веснушчатой кожей, от которых пахло клубничным лосьоном.

Даже когда у нее сводило мышцы и легкие начинали болеть от слишком долгих задержек дыхания, Дафна знала, что еще не готова покинуть свою морскую обитель. И тогда она переворачивалась на спину и, лежа на воде, вглядывалась в яркое синее небо, все в кружевных облаках. Ей казалось, что кто-то нарочно их ткал, чтобы подчеркнуть красоту небес.

«Наверное, это совсем как узор Арахны. Понятно тогда, почему Афина так разозлилась, увидев его», – подумала она, вспомнив историю о дерзкой девушке, которую рассказывала ей бабушка. Арахна посмела заявить, что умеет плести кружево лучше самой Афины, и поплатилась за это: разгневанная богиня превратила ее в паука. Эти мысли развеселили Дафну, она улыбнулась. Вода играла с ней, набегающие на берег волны покачивали ее тело, ставшее невесомым.

Наконец она опустила глаза и, оглядев себя, поняла, что снова просидела в воде слишком долго. Ей, конечно, очень нравилось представлять себя одной из морских нимф, которые, если верить мифам, плескались в этих водах, но, как это ни печально, приходилось признать, что она всего лишь обычный человек. Кожа на пальцах сморщилась и, всегда оливковая, сейчас была белой с сероватым оттенком и покрылась синюшными пятнами. Пора возвращаться.

Собрав разбросанные по песку вещи, она взглянула на часы. Час сорок пять – надо же, как быстро пролетело время! Бабушка уже давно приготовила обед и сейчас наверняка мерит шагами веранду, дожидаясь ее возвращения.

– Yia-yia убьет меня, – вздохнула вслух Дафна, хотя поблизости никого не было. Или она ошибается? Позабыв о полотенце, она оглядела маленький пляж. Какое странное ощущение, будто кто-то наблюдает за ней. А может быть, ее привлек звук, доносящийся откуда-то издалека? Похоже, это поет какая-то женщина… Мягкий голос показался ей знакомым, но звучал он так тихо, что Дафна засомневалась, не почудилось ли ей пение.

Она снова повернулась к морю и взяла полотенце, чтобы стряхнуть с него песок. Зажмурившись, она подняла руки и резко их опустила. Полотенце взметнулось вверх, словно чайка в полете. Порыв ветра обжег холодом еще не обсохшую после купания кожу. Чтобы не упасть, она утопила пятки в песке и крепко сжала в руках полотенце, которое развевалось, как знамя, на холодном ветру.

Все так же не открывая глаз – песчинки, словно острые иглы, кололи ей лицо, – Дафна услышала вдруг, как ветер гнет ветви и шумит зеленью кипарисов, и застыла на месте. Это… это же… Она слышит… Сомнений не оставалось. Это не может быть ничем иным, кроме… Разжав пальцы, она открыла глаза. Полотенце, освобожденное, полетело вдоль пляжа. Какие желанные звуки… У нее было предчувствие, что это произойдет сегодня.

Ее сердце забилось сильнее. Возможно ли? Неужели это все наяву? Дафна помнила, что когда-то очень давно бабушка рассказала ей о шепоте кипарисов. Она тогда понизила голос и с благоговением поведала внучке, что у кипарисов есть свой особый, секретный язык. Деревья разговаривают утром, раскачиваясь от легкого бриза, и умолкают днем, когда ветер стихает. Бабушка много раз приводила Дафну к этим деревьям и просила прислушаться. Она уверяла, что кипарисы знают истину, но, как Дафна ни пыталась услышать тайные откровения, что они доверяют ветру, ничего у нее не получалось.

«Пожалуйста, прошу вас, поговорите со мной», – умоляла она, широко распахнув глаза, – наконец-то у нее появилась надежда услышать голоса кипарисов. Прижав к груди кулаки, она затаила дыхание, чтобы на этот раз, прислушавшись, наверняка различить их. Она повернулась в ту сторону, откуда, как ей казалось, доносились тихие звуки: это был самый дальний угол бухты, где заросли становились такими густыми, что даже она не могла набраться смелости и срезать через них путь домой. Ей стало нечем дышать, кружилась голова, но она ждала и молилась.