Читать книгу "Метро 2033: Под-Московье (сборник) - Анна Калинкина"

– Тебе идет белый цвет, Нюта.

В специально отгороженном в конце станции закутке худенькая темноволосая девушка в потрепанных брюках и выцветшей майке хлопотала вокруг подруги.

– Да, я знаю, а толку-то?

– Осторожно, не шевелись – порвется. Вот здесь надо покрепче пришить.

– А зачем? Все равно оно одноразовое, – иронически сказала высокая светловолосая девушка, оправляя на себе белое платье, собранное неизвестно из каких лоскутов, но выглядевшее очень живописно.

– Но ты же не хочешь, чтобы оно через пять шагов с тебя свалилось, – подала голос седая, коротко стриженная женщина в какой-то хламиде защитного цвета, наблюдавшая за примеркой.

– Да уж – вот охранникам был бы праздник, – с той же горькой иронией сказала Нюта. Видно было, что седая хотела ее одернуть, но пересилила себя и смолчала.

– Ну, теперь ты, Крыся, – обратилась она к темненькой. Та быстро, равнодушно стянула майку и брюки и взяла из рук седой свое платье. Оно тоже было в своем роде произведением искусства, если учесть, что шить было нечем и не из чего. Но Крыся никакого восторга не выказала. Натянула, машинально одернула и, убедившись, что сидит хорошо, поежившись, осторожно сняла опять. Казалось, в своей старой потрепанной одежде она чувствует себя уютнее.

– Как же мне надоела эта кличка твоя дурацкая, – вдруг в сердцах сказала Нюта. – Давай тебе другую придумаем уже.

– Не хочу, меня мамка так звала. Да и какой смысл? Как говорит баба Зоя, – и Крыся метнула взгляд в седую, – у меня и так скоро будет другое имя. Какая разница, как будет называться та горстка костей, которая от меня останется?

– Дуры вы, девки, – вздохнув, сказала седая. – Великая честь вам оказана.

– Нас никто не спрашивал, – сообщила Нюта, – а мы бы от этой чести охотно отказались.

– Да вам такое питье дадут – будете сны красивые видеть. И Солнце увидите напоследок. Красивей этого ничего нету. Вам позавидовать можно.

– Ну, пусть те, кто завидует, идут вместо нас. Я бы предпочла увидеть Солнце и остаться в живых, – сказала Нюта.

Седая опять смолчала. В последний месяц перед жертвоприношением девушек старались по возможности баловать, не обращать внимания на крамольные речи. Ясно же – сколько ни говори о чести, о высокой миссии, на тот свет по своей воле никто бы не стал торопиться. Но кому-то надо и пострадать за всех – так говорит Верховный.

Закончив примерку, они неторопливо пошли через станцию к своим палаткам. Станция тонула в полумраке – ее тускло освещали немногочисленные лампочки, свешивавшиеся с потолка на шнурах в нескольких местах. Впрочем, тут и разглядывать было особенно нечего – два ряда серо-белых колонн, цементный пол. Стены тоже выглядели бы убого, если бы их не оживляли кое-где рисунки и надписи. Кто-то рассказывал Нюте, что это называлось «граффити». За рисунки явно следовало благодарить не строителей, а неведомых самоучек, впрочем, безусловно талантливых. Попадавшиеся по пути люди, по большей части в потрепанном камуфляже, провожали троицу почтительными взглядами. Нюта не обращала внимания – за последние дни она к таким взглядам привыкла. Она машинально разглядывала надписи, украшавшие стены. Скорее всего, большинство из них было сделано еще в незапамятные времена забредавшими сюда диггерами и подростками. Стадион «Спартак» между Щукинской и Тушинской так и не успели ввести в строй до Катастрофы. Баба Зоя рассказывала, что такие станции, построенные, а потом по какой-то причине заброшенные, назывались станциями-призраками. Нюта большинство надписей выучила уже наизусть, по ним иногда на станции учили читать детей. На одной стене было крупно написано «Спартак – чемпион» и нарисован гибрид человека и гигантской летучей мыши. Сбоку наискосок шла надпись «Наутилус навсегда». На другой стене часто попадалось изображение одной и той же темноволосой девочки с раскосыми черными глазами и стильной челкой. Из надписей можно было узнать, что Машка – дура, что анимэ спасет мир, что здесь был какой-то Женя и что Саша любит Лену. И чуть пониже, в самом углу, была еще одна надпись. Нюта так часто перечитывала ее, что теперь не было нужды смотреть – надпись будто намертво впечаталась в память.