Читать книгу "Орел расправляет крылья - Роман Злотников"

— Государь?

Я поднял голову. На пороге моего кабинета, отворив дверь, стоял патриарх Игнатий. Святейший Иов дожил до великой победы в Южной войне и отошел в мир иной, успокоенный тем, что Русь наконец окончательно избавлена от крымской угрозы. Последние полгода он начал слепнуть, а сразу после заключения перемирия и отправки великого посольства к турецкому султану для подписания мирного договора захворал и начал быстро слабеть. Верно, в последнее время оставаться сильным и энергичным ему помогало только осознание того, что Русь ведет тяжкую и почитай священную для страны войну, в коей все должны держаться изо всех сил и стойко нести возложенное на них Господом и государем бремя. А как стало ясно, что дела вроде как пошли на лад, — эта державшая его железная воля ослабела, и уже порядком изношенный организм начал давать сбои. Он ушел тихо и мирно, заснув вечером в своей келье, а утром служка обнаружил его уже бездыханное тело. Мне было немного обидно, что я так и не попрощался со стариком, поскольку все лето мотался по причерноморским и приазовским степям, обустраивая новую южную границу. Но — лучше уж уйти так, чем страдая и мучаясь. Святой был человек, недаром Господь послал ему столь легкую смерть…

— Заходи, святейший, — ответил я, поднимаясь ему навстречу.

Новый патриарх был одним из трех человек, коим я даровал право входить мой кабинет без доклада. Так же как Иов был верен моему отцу, так и Игнатий был верен мне, ибо точно знал, что лишь благодаря мне он, иноземец по рождению, да к тому же пользующийся в церкви не столь уж большим авторитетом, был избран на сей высокий пост. Например, митрополита Казанского Гермогена, человека действительно мощного, волевого и до предела преданного православию и церкви, на Поместном соборе поддерживало куда больше народу. Были и другие сильные кандидаты. Но я сумел продавить кандидатуру Игнатия, лично переговорив с несколькими десятками наиболее авторитетных иерархов и напомнив собору, что Игнатий «стоял вместях» со мной во время поединка с колдуном-Самозванцем. Поединок тот уже стал абсолютной легендой, обрастя таким количеством всяческих слухов и сплетен, что правда оказалась похоронена под их многометровым слоем… Потому что сейчас мне нужен был именно такой патриарх — послушный, гибкий, предпочитающий не столько обеими руками и зубами держаться за древние каноны и установления, сколько способный реально реформировать церковь. Ибо, на мой взгляд, православная, то есть самая древняя, изначальная христианская церковь на данном этапе заметно проигрывала и католицизму, и бурно распространяющемуся сейчас протестантству. А для меня православие было не только самим корнем, духовной основой русского народа, но еще и сильным ресурсом русского государства.

Православная церковь должна была стать мощным инструментом распространения его влияния в мире, так же как и это самое государство должно было всемерно способствовать возрождению влияния православия. Но пока этот инструмент, несмотря на всю свою глубинную, скрытую мощь, был тяжел, неповоротлив, весь в заусенцах суеверия, незнания и рефлекторного отвращения к новому. Так что его предстояло хорошенько перековать. И потому сейчас мне нужен был во главе церкви человек, который будет не только наставлять меня, как с точки зрения церкви, веры и древних традиций следует в том или ином случае поступать государю, и защищать передо мной интересы митрополитов, епископов и игуменов многочисленных монастырей, а, наоборот, проводить в церкви мою политику. И добиваться от церкви изменений в соответствии не столько с теми задачами, которые буду ставить ей я (ну кто я такой, чтобы ставить задачи тому, что имеет за собой опыт тысячелетий?), сколько с теми, что уже поставил перед ней этот меняющийся и начинающий динамично, невиданно для всех предшествующих тысячелетий разгоняться мир. И Игнатий стопроцентно отвечал этим требованиям.

Патриарх степенно и солидно вошел в мой кабинет. Вид этого кабинета за последние пять лет претерпел сильные изменения. Во-первых, я обзавелся более привычной мне мебелью, поставив себе нормальный рабочий стол, с диковинными для сего времени выдвижными ящиками, которые, вследствие того что первый вариант ящиков я даже пустыми с трудом выдергивал из своих ячеек двумя руками, были оснащены маленькими бронзовыми колесиками. Чуть впереди, но не примыкая к нему, располагался стол для совещаний, окруженный ввиду полного отсутствия здесь стульев массивными креслами. Я считал, что те, кто заходит в мой кабинет, должны говорить мало, излагать дело быстро и по существу. Поэтому никаких кресел для посетителей не предусматривалось. А если мне надо пообщаться подольше, так лучше я сам выйду из-за рабочего стола и присяду с человеком или с несколькими людьми за стол для совещаний. Лавки остались только вдоль одной из стен. Вдоль второй выстроились железные, но украшенные витой проволокой и эмалью металлические шкапы для бумаг, а также два шкапа деревянных, с открытыми полками, в которых я держал, так сказать, первоисточники — книги древних авторов, Священное Писание, жития, Деяния апостолов и так далее. По современным традициям в деловой и дипломатической переписке требовалось непременно вворачивать в текст цитаты из Священного Писания, и хотя я теперь благодаря обучению в царевой школе многое знал наизусть, иногда требовалось подсмотреть точную формулировку. У дальней стены, как и прежде, располагалась печь, а вот освещение слегка изменилось. Вместо свечей я велел изготовить свечные лампы, оснащенные зеркалами из полированного серебра. Поскольку стеклянные зеркала в России делать еще не умели. Их вообще умели делать лишь в Венеции, и стоили они просто немерено. За такую сумму, что просили за одно зеркало, во Франции можно было бы купить солидное поместье[1]… Ну, естественно, я сразу же, как услышал эту информацию, тут же сделал стойку. Ибо, вследствие того что наш основной торговый порт Архангельск имел крайне короткий период навигации, в торговле с Европой мне приходилось делать основную ставку на эксклюзивный товар. Так что после того, как я свернул программу массовой стажировки, оставив в каждой стране только по одному своему представителю, в Венеции я оставил аж троих. И велел встать на уши, но сманить-таки несколько мастеров-стекольщиков с острова Мурано. Однако пока результатов не было…

— Пришел ответ от Константинопольского патриарха, государь, — сообщил мне Игнатий и, повинуясь моему жесту, присел в кресло у стола для совещаний.

Я расположился напротив.

— И что он пишет?

— Вот, ознакомься. — Игнатий протянул мне грамоту.