Читать книгу "Ходячие мертвецы. Восхождение Губернатора - Джей Бонансинга"

Ужас сковал его. Было трудно дышать. От страха подкашивались ноги. Брайан Блейк мечтал о второй паре рук. Тогда он смог бы прикрыть ладонями свои уши, чтобы не слышать звук крошащихся человеческих черепов. К сожалению, у него было только две руки, которыми он закрывал крохотные ушки дрожавшей от страха и отчаяния маленькой девочки. Ей было всего семь. В шкафу, где они спрятались, было темно, а снаружи доносился глухой треск ломавшихся костей. Но вдруг наступила тишина, которую нарушали только чьи-то осторожные шаги по лужам крови на полу и зловещий шепот где-то в прихожей.

Брайан снова закашлялся. Уже несколько дней его мучила простуда, он ничего не мог с этим поделать. Осенью в Джорджии обычно становится холодно и сыро. Каждый год Брайан проводит первую неделю сентября в постели, пытаясь избавиться от назойливого кашля и насморка. Чертова сырость пробирает до костей, вытягивая все силы. Но в этот раз отлежаться не удастся. Он зашелся кашлем, сильнее сжав уши маленькой Пенни. Брайан знал, что их услышат, но… что он мог поделать?

Ничего не видно. Хоть глаз выколи. Только цветные фейерверки, взрывающиеся под закрытыми веками от каждого приступа кашля. В шкафу – тесной коробке шириной от силы в метр, глубиной немногим больше – пахло мышами, средством от моли и старым деревом. Сверху свисали пластиковые мешки с одеждой, то и дело задевавшие лицо, и от этого хотелось кашлять еще сильнее. Вообще-то Филип, младший брат Брайана, сказал ему – кашляй, мол, сколько влезет. Да хоть все легкие выкашляй себе к чертям собачьим, но если вдруг заразишь девочку, пеняй на себя. Тогда треснет еще один череп – самого Брайана. Когда речь заходила о дочке, с Филипом лучше было не шутить.

Приступ миновал.

Через несколько секунд снаружи снова послышались тяжелые шаги. Брайан крепче прижал к себе маленькую племянницу, когда та вздрогнула от очередной чудовищной рулады. «Треск раскалывающегося черепа в ре-миноре», – с мрачным юмором подумал Брайан.

Однажды он открыл собственный магазинчик аудиодисков. Бизнес провалился, но навсегда остался в его душе. И теперь, сидя в шкафу, Брайан слышал музыку. Наверное, такая играет в аду. Нечто в духе Эдгара Вареза[2]или барабанное соло Джона Бонэма[3]под кокаином. Тяжелое дыхание людей… шаркающие шаги живых мертвецов… свист топора, рассекающего воздух и вонзающегося в человеческую плоть…

…и, наконец, тот отвратительный чавкающий звук, с которым бездыханное тело валится на скользкий паркет.

Снова тишина. Брайан почувствовал, как по спине пробежал холодок. Глаза понемногу привыкли к темноте, и через щель он увидел струйку густой крови. Похоже на машинное масло. Брайан осторожно потянул девочку за руку, оттаскивая ее в глубину шкафа, в груду зонтиков и ботинок у дальней стенки. Нечего ей смотреть, что там творится снаружи.

Все-таки кровь успела брызнуть малышке на платьице. Пенни заметила на подоле красное пятно и принялась отчаянно тереть ткань.

Разогнувшись после очередного сокрушительного приступа, Брайан обхватил девочку и осторожно прижал к себе. Он не понимал, как ее успокоить. Что сказать? Он и хотел бы прошептать племяннице что-нибудь ободряющее, но в голове было пусто.

Будь здесь ее отец… Да, Филип Блейк смог бы ее подбодрить. Филип всегда знал, что сказать. Всегда говорил именно то, что люди хотели услышать. И всегда подкреплял слова поступками – как и сейчас. Сейчас он где-то снаружи с Бобби и Ником: делает то, что должно, пока Брайан трусливо прячется в шкафу, как перепуганный заяц, и пытается сообразить, как успокоить племянницу.

Брайан всегда был заморышем, хоть и родился первым из трех сыновей в семье. Метр семьдесят ростом (если считать каблуки), черные потертые джинсы, рваная футболка, жидкая козлиная бородка, нечесаные темные волосы в стиле Икабода Крейна из «Сонной лощины» да плетеные браслеты на руках – он и в свои тридцать пять оставался эдаким Питером Пэном, навсегда застрявшим где-то между старшими классами и первым курсом.

Брайан глубоко вздохнул и опустил взгляд. Влажные оленьи глаза маленькой Пенни блеснули в луче света, сочившемся в щель между дверками шкафа. Она всегда была тихой девочкой, похожей на фарфоровую куклу, – маленькой, худенькой, с воздушными чертами лица и черными, как смоль, кудрями, – а после смерти матери и вовсе замкнулась в себе. Ей было тяжело, хотя она не подавала виду, – и все же боль утраты постоянно отражалась в ее огромных печальных глазах.

За последние три дня Пенни едва проронила пару слов. Разумеется, это были очень необычные дни, да и дети обычно быстрее оправляются от потрясений, чем взрослые, но Брайан боялся, как бы девочка не замкнулась на всю оставшуюся жизнь.

– Все будет хорошо, солнышко, – прокашлявшись, прошептал Брайан.

Пенни что-то пробормотала в ответ, не поднимая головы. По ее перепачканной щечке скатилась слеза.

– Что, Пен? – переспросил Брайан, осторожно стирая с лица девочки мокрые следы.

Пенни снова что-то пробормотала, но, похоже, обращалась она не к Брайану. Он прислушался. Девочка шептала снова и снова, словно какую-то мантру, молитву или заклинание:

– Никогда больше не будет хорошо. Никогда-никогда-никогда-никогда…

– Тс-с-с…

Брайан прижал малышку к груди, даже сквозь футболку ощущая жар ее личика, раскрасневшегося от слез. Снаружи опять донесся свист топора, вонзающегося в плоть, и Брайан поспешно закрыл девочке уши. Перед глазами встала картина лопающихся костей и склизкой серой мякоти, брызжущей во всей стороны.

Треск вскрывающегося черепа живо напомнил Брайану удар бейсбольной битой по мокрому мячу, а выплеск крови походил на звук, с которым шлепается на пол влажная тряпка. Очередное тело с глухим стуком рухнуло на пол, и, как ни странно, в этот момент Брайана больше всего обеспокоило то, что плитка на полу может разбиться. Дорогая, явно изготовленная на заказ, со сложной инкрустацией и ацтекским узором. Да, уютный был дом…