Читать книгу "Пегас, лев и кентавр - Дмитрий Емец"

Принцип всякого продвижения: дойти до своего абсолютного предела и сделать один ма-а-аленький шажок вперед.

Из дневника невернувшегося шныра

Пятого декабря в Москве повалил снег. Прежде он выпадал с избирательной пугливостью: на крыши машин, парковые скамейки, гаражи и трансформаторные будки. Сейчас же снег приступил к делу серьезно и посыпался так густо, будто где-то в небе гиелы – крылатые полугиены-полульвы – одновременно распотрошили десять тысяч подушек. Крупные снежинки не порхали, а солидно, как немолодые несушки, рассаживались каждая на свое место.

Движение остановилось. Светофоры подмигивали сами себе, дирижируя белой симфонией. Ехать стало некуда. Дороги исчезли. Автомобили отмахивались дворниками, на глазах превращаясь в сугробы. Как часто бывает, в стаде машин обнаружился истерик, который раз за разом нажимал на сигнал и гудел долго и сердито, непонятно что и у кого требуя.

На строительной площадке прожекторы били снизу в подъемный кран, и три столба света, пронзая белое пространство и смыкаясь, показывали абсолютную его бесконечность.

Когда начался снегопад, два молодых человека и девушка стояли на залитой электрическим светом площадке у метро и потешались над загадочной надписью «Мясо курц в лаваше». Это были Ул, его девушка Яра, большеротая и улыбчивая, и его лучший друг Афанасий.

Ул стоял, сунув большие пальцы в карманы – любимая его поза. Среднего роста, не мускулистый, но литой, точно из дубового пня вытесан. Двадцать неполных лет, короткий шрам на верхней губе (результат пропущенного удара велосипедной цепью в парке им. Макса Горького), русская кровь с примесью калмыцкой, двести сорок два рубля в кармане, широкий размах плеч и ботинки сорок третий номер. Вот и весь наш герой. Знакомься, читатель!

Афанасий на полголовы выше и на полгода младше. Таких, как он, часто называют красивыми. Худощавый, с узкими плечами и длинными жеребячьими ногами. Волосы льняные, как у немецкого принца, у которого королевство такое маленькое, что ему то и дело приходится срываться с трона и ловить кур, чтобы они не пересекали государственную границу.

Афанасий смеется, но на душе у него скверно. Он жалеет, что вообще поехал сегодня в город. Как правило, Афанасий избегает Яры, однако сегодня все произошло против его воли. Вместе добрались до города, вместе сели в метро. Станция конечная, притвориться, что тебе в другую сторону, – невозможно.

Пока они ехали, Афанасий смотрел на своего двойника в окне поезда. По лицу двойника ползли бесконечные провода в черной оплетке, а на груди было написано: «Места для женщин с детьми и инвалидов».

Афанасий старался не слушать, о чем говорят Ул и Яра, но чем больше старался, тем сильнее обострялся слух. Болтали они о совершенной ерунде, но Афанасий все равно ощущал себя гадом, подслушивающим у щелки. Каждое слово казалось ему значительным, содержащим тайную, скрытую от всех нежность.

Изредка кто-нибудь из них вспоминал об Афанасии, обращался к нему и задавал вопрос. Афанасий отвечал с ненужной старательностью, хотя знал, что вопрос был задан только затем, чтобы не выключать его из общения. Мол, если мы втроем, то и говорить надо втроем и никак иначе. Афанасий делал всё, что положено уважающему себя третьему лишнему: улыбался, отшучивался, но ощущал, что его разрывает. Ему хотелось завопить и дернуть стоп-кран. Пусть все повалятся друг на друга, а ему на миг станет легче.

Сознание Афанасия спешно искало лазеек. Внезапно он вспомнил, что ему надо купить крышку на объектив. Два года фотоаппарат – надежный тридцатилетний старикан «Зенит», который он ставил выше всяких цифровиков, – отлично жил без крышки, а тут вдруг хозяин осознал, что это в корне неправильно. Технику надо беречь. Он выскочил на «Пушкинской», а эти двое взяли и выскочили за ним следом. Наверное, среагировали на закрывающиеся двери.

– Нам не хотелось тебя бросать! – заявил Ул.

Афанасий едва не зарычал. Ул так и лучился дружелюбием. Афанасий знал, что если он сейчас оступится и улетит на пути перед поездом, то Ул, не мешкая ни минуты, кинется за ним и будет пытаться его вытащить. И от этого Афанасию становилось тошно. Правда, как предатель он еще не состоялся, но ему казалось, что, полюбив Яру, он нанес их дружбе удар в спину. Нельзя изменять и предавать даже в шутку. Это опаснее, чем взобраться на табуретку, накинуть себе петлю на шею, а потом попросить кого-нибудь вышибить эту табуретку и сбегать на кухню за стулом, потому что на стуле стоять удобнее.

Пока Ул не встречался с Ярой, Афанасий относился к ней спокойно. Если она ему и нравилась, то не больше, чем еще три-четыре девушки. В его внутреннем списке Яра шла даже не первым номером.

Затем Ул с обычной для него решимостью, не раскачиваясь и не сравнивая, выбрал для себя Яру, чтобы любить ее «пока смерть не разлучит нас». И Яра как-то сразу это ощутила и отозвалась, хотя Ул никогда не произносил пылких речей. И тогда впервые на Афанасия – бойкого, неглупого, уважающего себя, свое красноречие и ум – дохнуло невыразимой внутренней правдой, которой не нужны слова. Если она, эта правда, есть, то всякая девушка ее почувствует.