Читать книгу "Порнократия - Юрий Поляков"

Трудно быть объективным и беспристрастным, когда берешься судить о творчестве единомышленника, о творчестве классово близкого человека. Кстати, только сейчас, когда умер социализм, я понял, прочувствовал смысл таких советских понятий, как «классово чуждый человек» и «классово близкий человек».

Никогда я, владелец дома в деревне, на границе с Тверской областью, не буду иметь ничего общего с владельцем коттеджа в Жуковке или Барвихе. И тем более не может быть ничего общего ни в жизни, ни в мыслях между теми, кому жалко и старую Россию, и советскую Россию, и теми, кто ненавидит ее во всех ее былых обличиях, кто клевещет на нее, кто ждет не дождется конца России. Ни в одной стране мира нет такого множества интеллектуалов, жаждущих гибели собственного государства.

Еще Василий Розанов писал, что никто не может заставить его относиться одинаково к «ненавидящим Россию и вредящим ей» и к «любящим Россию и служащим ей трудом, честью и правдой». Я на старости лет, вопреки нашей вредной русской привычке к лидерству, учусь кланяться тем, кто составляет соль и цвет России, кто является ее кровиночкой. Несомненно, таким человеком, украшающим в наше время Россию, является писатель и мыслитель Юрий Поляков.

Юрий Поляков мне близок тем, что для него, как и для меня, никогда не стояла и не будет стоять проблема выбора гражданства. У нас есть еще и то общее, что в принципе мы нужны только здесь и сейчас, в России, только здесь мы можем найти смысл и своего творчества, и своей жизни. Вот почему я пристрастно, с радостью следил за размышлениями Юрия Полякова о сути и, самое важное, о негативных, неожиданных последствиях тех перемен, которые мы сами, своими руками подготовили. Согласен с Юрием Поляковым, что многие поддержали перестройку, ибо верили, что социализм можно сделать разумнее, человечнее. Кстати, все демократические революции в странах Восточной Европы проходили под лозунгом польской «Солидарности», под лозунгом «Социализм — да, извращения — нет». Но прав Юрий Поляков и в том, что мы в России никак не можем врубиться в ту простую истину, что желанные перемены, как правило, ведут к прямо противоположным результатам, к утрате тех благ жизни, которыми ты обладал. Так было в 1917 году, и точно таким плачевным результатом окончились перемены 1991 года.

Когда-то, в середине шестидесятых, благодаря изучению русского идеализма, творчества Бердяева, Сергея Булгакова, Семена Франка, Петра Струве, я осознал, окончательно осознал свою принадлежность к русской нации и русской культуре, осознал, что мы, русские, все можем, что у нас есть не только великие писатели, но и великие философы. Русская общественная мысль укрепила мой стихийный патриотизм. Интересно, что гимназист, а потом студент Московского университета Василий Розанов также мучительно искал подтверждение могущества души и ума русского человека и нашел его в творчестве Гоголя. Теперь, с явным опозданием открыв для себя Полякова-публициста, я осознал, что не все потеряно, что даже сейчас бывают и есть в России патриоты с умным лицом, могущие достойно защитить честь России и русского человека. Он и как литератор, и как личность как раз и восполняет этот острый, созданный большевиками во время Гражданской войны дефицит на умных, просвещенных цивилизованных патриотов. К сожалению, на сегодняшний день на пальцах двух рук можно пересчитать тех, кто украшает и защищает словосочетание «русский патриот», кто на равных может бороться с хулителями России.

Лично мне Юрий Поляков близок как родственная душа, как автор близких, созвучных мне мыслей, наблюдений, переживаний. Поэтому я читал его публицистику с каким-то восторгом, подчеркивая ручкой каждую неожиданную, сочную мысль, каждый меткий афоризм. К примеру, Юрий Поляков одним из первых увидел, подметил губительные последствия превращения иронии хулителей России в государственную идеологию, увидел, что это не тот смех, который помогает расставаться с прошлым, а это смех, который ведет к «снижению нравственности в обществе». Скажу сразу, на мой взгляд, публицистика Юрия Полякова — это одно из наиболее глубоких исследований причин моральной деградации посткоммунистической России. И действительно, важно понять, почему победа правды о советской истории обернулась поражением совести в новой России.

И тут Юрий Поляков называет целый ряд факторов, которые ускорили процесс моральной деградации России в первой половине девяностых. Во-первых, приход к власти обманщиков. Во-вторых, ужасающая коррупция в государственном аппарате. Трудно осуждать мелкого или среднего предпринимателя за кражу, когда всем известно о гигантских счетах за границей Семьи президента. Но, конечно, самое губительное воздействие на общественную мораль оказали октябрьские события 1993 года в Москве. «Как холостой выстрел «Авроры» вверг страну в Гражданскую войну, так нехолостые залпы на Краснопресненской набережной ввергли, а точнее, вернули нас в ту страшную эпоху, когда господствовал принцип: «Если враг не сдается, его уничтожают»». И теперь, спрашивает автор, «попробуйте упрекнуть преступника, на заказ застрелившего строптивого банкира».

Надо признать, что тем перестройщикам, которые стали на патриотическую позицию после распада СССР, кто не очутился рядом с Ельциным, не принял участия в хоре разоблачителей «русской империи» и «русского великодержавия», пришлось несладко. Несладкой была жизнь и Юрия Полякова в те годы. Они, бывшие перестройщики, оказались чужими и для сталинистов, апологетов советского строя, и для новых хозяев жизни, для тех, у кого перекашивались лица, когда они слышали слово «патриот». И самое страшное: первые годы после распада СССР патриотическая позиция не вызывала особой поддержки и у населения. Нет ничего более несправедливого, чем обвинение русских людей в великодержавности, имперских настроениях. Мало того что они, русские люди, не заметили, как сами в порыве борьбы за «суверенитет» разрушили свою страну, отдали ее в руки ее врагов, они, русские люди, еще долго не замечали, что новые хозяева жизни откровенно глумятся над ними, откровенно лишают их души.

Тем не менее надо признать, что публицистика Юрия Полякова первой половины девяностых и, в частности, его статьи «От империи лжи — к республике вранья» (1992 г.), «Готтентотская мораль» (1993 г.). «Россия накануне патриотического бума» (1993 г.), «Я не люблю иронии твоей…» (1993 г.) помогли бывшей советской интеллигенции, приведшей партию разрушителей к власти, увидеть, что их кумиры, «вожди демократии», были откровенными шарлатанами, обманщиками, что они просто эксплуатировали советскую жажду справедливости, что вместо старой коммунистической лжи они навязали стране еще более циничную и наглую демократическую ложь. Юрий Поляков одним из первых, в самом начале девяностых, назвал вещи своими именами и сказал, что на месте рухнувшей империи лжи «возникло не царство правды, а обыкновенная республика вранья». Юрий Поляков одним из первых сказал, что демократический король голый и ущербный и что «ложь стала первой и пока единственной по-настоящему успешно приватизированной государственной собственностью».

Еще раз повторяю. Для тех, кто хочет понять, изучить механизм морального и духовного вырождения нашей, как нам казалось, демократической революции, понять, как механизм свободы может быть использован в античеловеческих целях, в целях разрушения морали и национального сознания, будет очень полезна публицистика Юрия Полякова. Достоинство и преимущество Юрия Полякова состоит в том, что он как литератор может придать каждой мысли предметную, выпуклую форму, его философия истории метафорична, аллегорична, образна. Это полезно прежде всего тем, кто хочет понять природу инфантильности перестройщиков, тем, кто ломал старое, не понимая ни природы советского строя, ни последствий своего революционного порыва. Может быть, Юрий Поляков отчасти прав: социализм для русских действительно был жизнью на льдине, свисающей над пропастью, может быть, эта советская льдина была последним шансом русской нации. Не знаю, лично я не хочу в это верить. Юрий Поляков тоже не настаивает, что «…вообще не надо было трогать ледник, занимавший шестую часть суши и лежавший, «касаясь трех великих океанов»». Он только настаивает на том, что, «разрушив миф о плодородном леднике заодно с самим ледником, не следует тут же творить новый миф — о счастье падения и распада».