Читать книгу "Улыбка святого Валентина - Лейни Дайан Рич"

Зима никак не хотела сдаваться весне. Пушистые белые хлопья грозили залепить снегом не только карниз, но и все окно моей комнаты. Это, однако, не мешало мне в двадцатый раз смотреть «Гордость и предубеждение» в версии Би-би-си.

Усевшись по-турецки и положив руку на пакет сырных чипсов, вскрыть который я собиралась, как только найду достойный предлог для того, чтобы оторвать свой драгоценный зад от видавшего виды диванчика и достать из холодильника бутылочку шардонне, я следила за развитием драматических событий на экране. И разумеется, не сдержала восхищенного вздоха, когда прозвучала долгожданная фраза: «Позвольте мне признаться вам в своем глубочайшем уважении и пылкой любви!»

Ну кто еще мог так изящно и метко отобразить пикировку влюбленных, как это сделала несравненная Джейн Остен!

То краснея, то бледнея, бедняжка Элизабет с округлившимися глазами слушала высокомерные рассуждения Дарси о том, почему она его недостойна. Но вот Элизабет прищурилась, готовясь дать гневную отповедь его несправедливым упрекам, и я слегка расслабилась, предвкушая сцену их примирения.

Дзинь!

Резкий звонок телефона мгновенно разрушил хрустальный дворец моих грез.

– Проклятие! – в сердцах воскликнула я и с ненавистью посмотрела на аппарат, вот уже третий год криво висящий на стене кухни. Повесить его нормально я так и не удосужилась.

«Насколько мне известно, в подобных ситуациях принято благодарить за мудрый совет, – промолвила наконец Элизабет, взглянув в холодные глаза Дарси. – Но я не нахожу для этого сил».

Дзинь-дзинь!

– Заткнись! – прорычала я, затравленно озираясь по сторонам в тщетной попытке найти пульт, не попадавшийся мне на глаза вот уже несколько недель. – Я дожидалась этой сцены битых три часа, созерцая дурацкие светские вечеринки с их бесконечными пересудами под аккомпанемент фортепьяно.

Пискнул автоответчик, приобретенный мною по дешевке на блошином рынке, и мой простуженный в феврале голос произнес лаконичную фразу:

– Меня нет дома. Советую заняться собственными проблемами.

Такой ответ, однако, не мог удовлетворить мою маму.

– Порция, деточка! – Голос Мэгс был тягучим и сладким, как мед. Я не обращала внимания на ее манеру растягивать слова, пока не перебралась в штат Нью-Йорк, где принято глотать окончания. Чтобы не выделяться, сама я вскоре начала изъясняться скороговоркой. Но стоило лишь мне чуточку захмелеть, как мой неистребимый южный акцент тут же давал о себе знать.

– Ты слышишь меня, деточка? Нужно самой отвечать на звонки, а не заставлять людей разговаривать с бездушной машиной. Это очень вредно, Вера говорит, что это пагубно влияет на нашу карму.

– Вера уверена, что карму разрушает даже лак для волос! – не сдержавшись, пробормотала я, в сотый раз шаря руками под подушками, словно бы многократное повторение этого ритуала могло вернуть мне утраченное электронное устройство.

Мэгс издала театральный вздох, услышать который можно сейчас разве что на спектакле по пьесе Теннесси Уильямса, и промолвила:

– Сдается мне, что тебя действительно нет дома. Ничего не поделаешь! Тогда позвони мне, деточка, пожалуйста, как только прослушаешь эту запись. Дело чрезвычайно срочное!

Слова «срочное дело» в устах Мэгс обретали иное значение, чем у нормальных людей. К примеру, они вполне могли означать, что Мэгс потеряла свои красные шлепанцы и хочет уговорить меня помочь ей найти их. Еще роковое заклинание могло быть ею произнесено в связи с кончиной ее любимой кинозвезды сороковых годов – это требовало немедленного сбора всей нашей семьи и распития бутылки вина по поводу горькой утраты.

Однажды я попалась на эту удочку и в результате битых два часа обсуждала с Мэгс возмутительный поступок Фелиции Каллахан, неизвестной мне служащей местной торговой палаты, выгнанной с работы за кражу четырех дыроколов и тридцати восьми долларов мелочью.

– Непременно позвони мне сегодня же, деточка! Как только вернешься с работы. Хотя непонятно, где это тебя до сих пор черти носят? Ну да Бог с тобой! Буду ждать твоего звонка. Пока!

Швырнув с досады подушку в стенку, я вскочила с дивана, собираясь нажать на кнопку «стоп-кадр». Обычно я трачу массу сил и времени на безуспешные поиски пульта, вместо того чтобы просто подойти к видеосистеме. Но пульт исчез одновременно с Питером, и его поиск стал для меня делом принципа: одна только мысль, что сбежавший от меня любовник объявится на пороге моей квартиры, только чтобы произнести одну фразу «Забери свою игрушку!», приводила меня в ярость, граничащую с неистовством. И я лихорадочно разрывала очередную упаковку чипсов.

– Вот так приличные люди и превращаются в алкоголиков, обжор, невротиков и психопатов, – пробормотала я, тяжело вздохнув.

Автоответчик жалобно пискнул и заткнулся.

Теребя пальцами край пакета с сырными чипсами, я побрела на кухню, чтобы достать из холодильника бутылку и откупорить ее. Мысленно же я продолжала пребывать со своими любимыми героями, замершими в нелепых позах на экране. Швырнув пакет на стол, я достала одной рукой из ящика штопор, а другой взялась за ручку холодильника.

Именно в этот миг я словно бы взглянула на себя со стороны – такое случается, как я где-то читала, с людьми, на которых снисходит прозрение. Картина, явившаяся моему мысленному взору, потрясла меня до глубины души.

В линялом халате, с всклокоченными сальными волосами, в мутных очках, сползших на кончик носа, со штопором в руке, я походила на душевнобольную, не осознающую происходящего с ней кошмара и потому небезопасную для общества.

Нет, подумалось мне, пока здесь жил Питер, все обстояло не настолько скверно. Во всяком случае, я была всегда чисто вымыта, аккуратно причесана и одета, весела и полна оптимизма. И не пила вина ежедневно.

Но вот однажды... Ах, да что уж там темнить, смейтесь, зубоскалы! Вернувшись домой в День святого Валентина, я обнаружила, что вещи моего любовника исчезли, а на титульном листе книги, лежащей раскрытой на диване, оставлено прощальное послание. Не обыкновенной книги, заметьте, а написанной самим Питером.

Здесь уместно пояснить, что свою книгу он писал по ночам в течение двух лет. Я же варила ему кофе и служила музой. И что же, спросите вы, в результате? Я вызубрила его творение назубок, однако все другие люди так и остались его потенциальными читателями, предпочитая покупать в магазине новинки Кунца и Стил, стоящие с книгой Питера на одной полке.

Я протерла стекла очков, водрузила их на переносицу и прочла, склонившись над диваном:

«Прости! Желаю тебе всего хорошего. Люблю. Питер».

И кто мне объяснит, что это должно означать? Что заставило его так странно закончить свое послание?. И куда он подевался, черт его побери! Сбежал с новой любовницей? А может, с любовником? Или же предпочел отшельничество моему обществу и залег в берлогу? А главное – что из всего этого для меня хуже?