Читать книгу "Седьмая луна - Габриэль Мариус"

1970 год

Гонконг

Наступил пятнадцатый день седьмой луны. С берегов Китая надвигался сильный шторм. Она молча смотрела в окно лимузина и уже в который раз поражалась бесконечному людскому потоку, напоминающему безбрежную реку, мятущуюся в поисках пристанища и покоя. Каждая улица, каждая аллея и каждый дюйм свободного пространства были заполнены снующими взад и вперед и чем-то озабоченными людьми. Пятимиллионный город спешил на работу и торопливо вдыхал коричневый от выхлопных газов утренний воздух. Солнце уже поднялось над горизонтом, но все еще не освободилось от тягостных пут свинцово-серого тумана.

Фрэнсин удобно расположилась на заднем сиденье роскошного «роллс-ройса» кремового цвета и изредка поглядывала на своего водителя по имени Ка Тай, который то и дело недовольно ворчал, нервно ерзал и тихи проклинал бестолковых водителей, которых по его мнению, и близко нельзя подпускать к машине.

Вот и сейчас он вынужден был притормозить, так как какой-то идиот решил остановить машину, чтобы купить бумажную игрушку. На тротуаре сидел старик, разложивший перед собой целый набор традиционных бумажных изделий – домиков, лошадок, машин, мебели и всякой всячины.

Ка Тай отчаянно сигналил, требуя, чтобы ему освободили дорогу, и в очередной раз зло выругался.

– Прекрати, – недовольно поморщилась Фрэнсин. – К чему такая спешка? Пусть человек спокойно выберет и купит, что ему по душе.

– Простите, мэм, – тихо извинился Ка Тай и демонстративно отвернулся в другую сторону.

Фрэнсин в очередной раз удивилась тому, что подавляющее большинство ее наемных работников в этом регионе Юго-Восточной Азии до сих пор в разговоре с ней употребляют слово «мэм», не желая по какой-то причине называть ее настоящее имя. Правда, китайские газеты давно окрестили ее весьма лестным прозвищем «нухуанг», что значит «императрица», но все ее азиатские сотрудники по-прежнему называли ее «мэм», следуя, очевидно, давней колониальной традиции, когда Тихий океан был своеобразным озером, принадлежащим ведущим европейским державам, а не средоточием величайших богатств, как в наши дни.

Как-то она спросила одного из своих менеджеров, почему все они называют ее столь формально, а тот загадочно усмехнулся и ответил, что благодаря безупречному поведению она чем-то напоминает самую настоящую британскую леди.

Правда, она не могла не почувствовать в его словах легкую иронию, что, впрочем, наблюдалось практически всегда, когда азиаты начинали говорить о европейцах. В тот момент она поняла, что никогда и ни при каких обстоятельствах не станет для них своей и ей придется довольствоваться чужестранными прозвищами, которые вне зависимости от содержания – «гуэйло», «гаджиин» или «фаранг» – всегда будут означать одно и то же: «иностранный дьявол».

На самом же деле она была англичанкой лишь наполовину и благодаря этому могла носить весьма благозвучное имя Фрэнсин Лоуренс, а вторая ее половина была китайской, и это подтверждалось ее китайским именем Юфэй. Впрочем, оно было не более чем ненужным довеском к ее биографии, но в то же время не позволяло ей забыть о далеком и печальном прошлом, которое невозможно было ни отбросить, ни использовать в своих целях.

В свои почти пятьдесят лет Фрэнсин была стройной, подвижной и чрезвычайно энергичной. Ее темные волосы были настолько жесткими и непослушными, что из них невозможно было соорудить хоть какую-то прическу и они падали тяжелыми волнистыми прядями на лоб и уши, обрамляя точеное смуглое лицо овальной формы, истинным украшением которого были полные, чувственные губы и слегка затуманенные зеленые глаза. Когда-то мужчин привлекала ее красота, но в последние годы их стало притягивать ее богатство и влияние, хотя все они и теперь считали ее в высшей степени очаровательной женщиной.

Что же касается человеческих качеств, то в ее жизни был лишь один человек, любивший ее за доброту, отзывчивость и душевную щедрость, но все эти свойства, к сожалению, она давным-давно растеряла в суматохе беспокойной жизни и ожесточенной борьбы за выживание. Именно поэтому она теперь ничего не могла предложить этому человеку, кроме сочувствия и дружеского участия.

Детей у нее не было, так как все свободное время она потратила на возведение своей гигантской империи и намеревалась растянуть это увлекательное занятие еще лет на сорок, если не больше. Разумеется, иногда ее посещали грустные мысли о том, кому же в конце концов она оставит свои несметные богатства, состоящие из ценных бумаг, огромного количества денег, зданий, заводов, земельных участков, наемных работников и всего прочего, что в общей сложности тянуло на многие и многие миллионы долларов. Но она старалась не думать о печальном конце своей биографии, справедливо полагая, что свою империю она создает исключительно ради удовлетворения бездонного честолюбия и элементарного интереса к жизни. Она давно уже поняла, что совсем одинока в этом враждебном мире и может полагаться только на свои силы, свои способности и свою память, и все это в совокупности дает ей возможность заявить о собственной значимости и найти более или менее приемлемое убежище от жизненных невзгод. Иными словами, Фрэнсин кропотливым трудом сооружала себе прижизненный рукотворный памятник, а все остальное отбрасывала, как ничего не значащие мелочи жизни.

Остановившийся перед ними водитель все еще выбирал бумажные игрушки, разглядывая их со всех сторон, цокал языком и без конца торговался с продавцом из-за цены. Глупый человек, ведь все это он покупает, чтобы привезти домой и сжечь во время традиционного ритуала ублажения злых изголодавшихся духов. Согласно древним китайским верованиям, в месяц седьмой луны врата подземного царства отворяются настежь и выпускают наружу множество духов тех людей, тела которых в свое время не были погребены надлежащим образом. Они вторгаются в жизнь живых, и избавиться от них можно, лишь сжигая бумажные копии домашних вещей. Удовлетворенные этими незамысловатыми жертвоприношениями, духи оставляют живых в покое до следующего месяца седьмой луны.

Фрэнсин долго смотрела на этого человека, а потом прикоснулась к плечу шофера.

– Купи мне несколько бумажных вещиц, – попросила она, с удивлением подумав, что раньше почему-то никогда не интересовалась ни теряющимися во мраке веков китайскими традициями дао, ни более понятными ей положениями Библии.

Вероятно, годы берут свое и настало время вспомнить о старых обрядах.

– Да, мэм, – ответил тот без тени удивления. – Может быть, желаете что-нибудь конкретное?

– Да, самолет, лошадку, детские игрушки, еду и, пожалуй, какую-нибудь одежду.

– Да, мэм, – ровным голосом повторил шофер и, проворно выскользнув из машины, поспешил к уличному торговцу.

В этот момент в салоне мягко зазвонил встроенный в приборную панель телефон. Фрэнсин сняла трубку: