Читать книгу "Голубой вальс - Линда Френсис Ли"

1893 год

Бостон

Звуки музыки за стеной возобновились.

Приближалась зима… В небе висели сумрачные тучи. Дождь с беспощадной настойчивостью барабанил по сводчатым окнам. Холодные, унылые дни тянулись бесконечно долго.

Она стояла, прижимаясь щекой к прохладной штукатурке, мучительно мерзла, и согревала ее, словно объятия возлюбленного, только музыка, доносившаяся из-за стены.

Повернув голову, она прижалась к стене другой щекой. Штукатурка была шероховатая, в сети мелких трещин и больно царапала щеку. Музыка проникала в душу, создавая иллюзию полноты жизни, которой ей так недоставало в последнее время.

На ее приоткрытых губах блуждала слабая улыбка. С почти чувственным наслаждением она гладила мягкий бархат своего платья. Она купила его сразу же по приезде в Бостон. Приятно было чувствовать на теле и гладкое шелковое нижнее белье. Что до корсета, то она никогда его не носила. Более того, лишь после переезда в Бостон, впервые побывав у портнихи, она узнала о существовании подобных ухищрений, придававших фигуре особую стройность.

Музыка зазвучала громче, и она поняла, что ее сосед открыл окно или стеклянные двери, чтобы гости могли вдохнуть свежего воздуха. Итак, они танцуют, скорее всего парами, держа друг друга в объятиях.

Она часто пыталась представить себе танцующих – как они выглядят, длинные или короткие у них волосы, белоснежная или смуглая кожа, счастливы они или нет? И каждый раз по-разному. То как величественных джентльменов с благородными, затянутыми в корсеты дамами, то как презираемых пуританскими соседями сектантов, исполняющих свои необузданные языческие пляски. Забавно: почему-то набедренные повязки и развевающиеся перья интриговали воображение куда больше, чем изысканность и благопристойность.

Вот-вот зазвучит особенно любимая ею часть мелодии, под которую она иногда позволяет себе потанцевать. Тихо и медленно, осваивая азы танца.

А что ей остается делать, пока он не появится?

От волнения ее сердце тревожно билось. С первого дня в Бостоне она убеждала себя, что уже недолго ждать его появления. А что, если он так и не появится?

Иногда ее охватывали жгучие опасения, и она чувствовала себя опустошенной и одинокой.

Она покачивалась и приседала так, что длинная юбка расстилалась по полу. Затем снова и снова кружилась, хотя и не так быстро и плавно, как хотелось бы. А музыка, проникавшая сквозь стену и окна, куда ее заносил прохладный осенний ветер, звучала необыкновенно мелодично и страстно, согревая ее:

Отвезу тебя в Бостон,

Голубой мой Колокольчик…

Неожиданно она резко остановилась и сделала глубокий вдох. Музыка зазвучала громче. Она оглядела комнату. Высокие потолки, паркетные полы, многочисленные окна, позволявшие днем видеть окружающий мир, а ночью – широко распахнутые небеса. Много лет назад она убедилась, что без этого просто не может существовать.

Лишь взглянув на особняк, она сразу же поняла, что он создан для нее. Это жилище подходило ей как никакое другое. Она сказала нанятому ею агенту, чтобы тот договорился с владельцем. Напрасно маклер возражал, что дом не продается, ничто не могло заставить ее отказаться от своего намерения. Она решила купить этот дом, чего бы это ей ни стоило.

Мы с тобой станцуем, крошка,

В День святого Валентина…

Она вздрогнула. Эти слова проникли в самые темные тайники ее души, растревожив воспоминания. – Нет! – вскрикнула она…В зале светлом и просторном…

Ее взгляд скользнул от зубчатой лепнины к резным дверям, от них к мраморным колоннам – она не хотела ничего вспоминать, не хотела и никогда не захочет. Ей нужно, чтобы он наконец вернулся и выполнил свои обещания. Этот дом на Арлингтон-стрит воплощает в себе все, о чем он только мог мечтать. Здесь все готово к его приходу.

В зале, где с хрустальных люстр

Капают большие слезы…

Она отошла к стене, задев по пути кожаной туфелькой за край обюссонского ковра, и вновь стала вслушиваться в музыку.

Все танцующие вдруг

Остановятся, любуясь

Красотой твоею дивной…

– Нет! – Она зажала уши ладонями.

Волосы твои струятся

Шоколадными волнами…

Дальше она стала подпевать:

И до боли ослепляет

Глаз твоих голубизна…

Она подпевала все громче:

Твой наряд – лиловый шелк.

В волосах твоих – цветы…

Тут она запнулась и тяжело оперлась о стену. Музыка продолжала играть, обволакивая ее своим незримым покрывалом, вызывая легкое головокружение:

Ты, любимая моя.

Поплывешь со мною рядом,

Словно королева бала…

– Лжец! – закричала она, схватила лежавшую на полу трость и принялась колотить в стену. – Прекратите этот шум, глупцы! Немедленно прекратите!

Музыка оборвалась, пронзительно взвизгнули скрипки и виолончели. Танцующие остановились. Смех сменился невнятным гамом.

– Кажется, ваша соседка, вдова Брэкстон, опять принялась за старое? – со смешком заметил молодой джентльмен.

– Похоже, что так, Льюис. – Медленно покачав головой, Адам Сент-Джеймс уставился на стену, разделявшую дом. На лоб ему лениво упала прядь белокурых волос, затенив голубые глаза, утонченный разрез которых свидетельствовал о том, что он потомок бостонских аристократов.

Адам чуть не застонал от досады. «Господи, чем я провинился перед тобой?» – сокрушенно подумал он, жалея, что поддался на уговоры маленького, с похожими на бусинки глазками агента и продал этой женщине половину дома. Но он был не из тех, кто любит заниматься самобичеванием. Что сделано, то сделано. Изменить уже ничего нельзя. Хорошо хоть, он оставил за собой эту часть дома. Правда, теперь Сент-Джеймс сильно сомневался, что сумеет долго здесь прожить.

Убрав волосы со лба, он повернулся к гостям, с кривой улыбкой поднял бокал и провозгласил тост:

– За вдову Брэкстон! Пусть ее милый характер приносит ей только радость и счастье!

– И еще за то, чтобы слух у нее был не такой острый.

Гости, развеселившись, большими бокалами пили изысканное французское шампанское. Музыканты зачехлили инструменты, зная, что танцев в этот вечер больше не будет.

К Адаму подплыла женщина, одетая в платье из тафты и кружев. На шее и в ушах ее сверкали бриллианты, отражавшие свет хрустальных люстр:

– Как она объясняет свое поведение?

В голубых глазах Адама заплясали насмешливые искорки. Некоторые называли эту женщину разбогатевшей выскочкой. Он знал, что если бы ей сказали об этом прямо в глаза, она, ничуть не смутившись, ответила бы: «А что тут плохого? Слава Богу, что я богата». Передавали, что она не раз высмеивала пуритан за то, что те подражают жителям страны, откуда некогда бежали, рискуя жизнью. В этом Адам был с ней полностью согласен.