Читать книгу "Любовь под луной - Саманта Джеймс"

– Мне надо кое-что сказать тебе, – прошептала она.

Она была очень красива – с длинными, черными как смоль волосами, спадавшими до самых бедер, миндалевидными темными глазами и золотистой гладкой кожей. Однако сама она едва ли догадывалась об этом, даже несмотря на то что множество мужчин, попав под обаяние ее красоты, готовы были отдать жизнь, лишь бы насладиться ее прелестной улыбкой или услышать волнующий смех. Был один человек на свете, о котором она думала. Человек, которому она отдала душу. Только он один.

– Джеймс! – снова прошептала она. – Я... мне надо кое-что сказать тебе.

На этот раз голос ее, в котором слышался еле уловимый акцент, звучал чуть хрипловато – возможно, после утоления страсти. И еще была в нем... какая-то робость.

Простыни шевельнулись. Джеймс Сент-Брайд, граф Рэвенвуд, приподнявшись на локте, смотрел на нее. Черная бровь его высоко выгнулась.

– В чем дело, малышка? – спросил он, игриво водя пальцем вверх-вниз по ее обнаженной руке.

Дрожь удовольствия, которую Маделейн не могла сдержать, охватила ее. Господи, помоги ей, все-таки он был красив как сам дьявол!

Он ждал с отрешенным видом. Потом глаза их встретились, и он улыбнулся уголком рта.

Маделейн сделала глубокий вдох. Она понимала: через это надо пройти. Надо все сказать ему и покончить с этим раз и навсегда.

– У меня будет ребенок, – чуть слышно прошептала она.

Палец его замер. Улыбка мгновенно угасла. В комнате повисло тяжелое молчание, и неприятный озноб пробежал у нее по спине. Трудно было представить, что всего несколько минут назад та же самая комната слышала крики наслаждения, неудержимо рвавшиеся у него из груди.

Он вытащил руку у нее из-под головы. Одно гибкое движение – и он был уже на ногах.

Он повернулся к ней спиной, и Маделейн нервно сглотнула. Сейчас перед глазами у нее был только его затылок. Блики от пылавшего в камине пламени играли на густой гриве его темно-каштановых волос с красноватым отливом. Он потянулся за брошенным у постели халатом, и она не могла не залюбоваться великолепной игрой мощных мускулов на его спине и широких плечах. Резким движением он сунул руки в рукава.

Словно почувствовав на себе ее взгляд, он обернулся. К ее огорчению, лицо его было непроницаемым. Глаза, темно-синие, как сапфиры, смотрели холодно и отрешенно. Тонкие губы сжались в прямую, твердую линию.

И Маделейн ощутила, как в глубине ее души шевельнулся страх.

– Наверняка ты знаешь какое-нибудь зелье...

– Зелье? – Брови ее удивленно сдвинулись. Маделейн растерялась.

– Да... зелье... чтобы избавиться от негодника!

Никогда прежде он не позволял себе говорить с такой грубой прямотой. По лицу графа было видно, что он едва сдерживает, раздражение. Маделейн изо всех сил старалась взять себя в руки, чтобы он не заметил, как ей страшно.

– Да ладно тебе, Маделейн! Будет! Ты ведь цыганка! Так что должна знать, как это делается!

Маделейн, прикрыв простыней обнаженную грудь, медленно села. Перед глазами у нее все плыло. Казалось, она ослепла и оглохла. Ей все еще не верилось, что он только что приказал ей убить собственного ребенка...

– Джеймс, – упавшим голосом пробормотала она, – Джеймс... – Маделейн судорожно сглотнула. Слезы, которым она не могла дать волю, жгли ей душу. Она несколько раз встряхнула головой.

– Что? Послушай, неужто ты решила, что я обрадуюсь?

Глаза ее безмолвно молили...

– Я думала... мне казалось... что мы... мы могли бы...

Он сделал нетерпеливый жест.

– Бог ты мой! О чем это ты? Неужели ты вообразила, будто я на тебе женюсь?

Маделейн замерла. По правде говоря, она едва смела надеяться на это. И молилась. Господи, как она молилась, чтобы это когда-нибудь произошло... и не важно, что по христианскому обряду. Пусть только над ними произнесут священные слова – слова, которые навеки свяжут их сердца воедино!

В ее глазах, огромных, темных, словно ночное небо, стоял невысказанный вопрос. Но граф молчал – такой чужой... такой далекий. Все ее существо содрогалось от нестерпимой боли. Душа плакала кровавыми слезами. Ведь она отдала ему все, что имела. Свое тело. Свою душу. И сердце. Отдала навсегда.

Губы его насмешливо скривились.

– Я – граф Рэвенвуд, малышка. А ты – всего лишь цыганка.

Он уязвил ее, и как жестоко! И хотя Маделейн сейчас хотелось только одного – умереть, гордость заставила ее высоко поднять голову и посмотреть ему в глаза.

– Да, это так! Ведь если бы я была одной из вас, ты никогда бы не позволил себе так оскорбить меня!

Голос его немного смягчился:

– Но ты ведь не одна из нас?

Нет, эхом отозвалось в ее душе. Конечно, она не была одной из них. Она ведь цыганка. И он, разумеется, никогда не забудет об этом...

Вот только она-то об этом забыла. Пусть лишь в мечтах, но забыла.

Они встретились прошлым летом. Была ночь, когда Маделейн в первый раз увидела графа Рэвенвуда. Он позволил ей и ее народу разбить свой табор в одном из принадлежавших ему поместий. Маделейн танцевала, время от времени присоединяя свой голос к жалобному стону и плачу одинокой скрипки, чьи рыдания рвали на части ее душу. Это была история старая, как мир. История, от которой на глаза наворачивались слезы и душа содрогалась от горя. И все же в ней была надежда – надежда на то, что минует ночь, придет другой день и принесет с собой обещание счастья. Старая скрипка плакала и смеялась, пела и рыдала, и ноги Маделейн двигались все быстрее и быстрее, в такт ритму, в котором билось ее собственное сердце. Вдруг стремительный напев оборвался, будто лопнула слишком туго натянутая струна, и. Маделейн засмеялась. Вскинув руки, она хохотала. Пышные юбки, взметнувшись, открыли восхищенным взглядам длинные, стройные ноги. И вот в ту самую минуту, когда она стояла с бешено колотившимся сердцем, все еще взбудораженная и разгоряченная танцем, он и подошел к ней в первый раз...

Очаровательная... Так он, кажется, тогда сказал. Самая очаровательная девушка, которую он когда-либо видел.

На следующую ночь он снова пришел. И еще на следующую. Так он приходил шесть ночей подряд. Ах, как он был красив, этот человек! Великолепный мужчина, о таком можно было только мечтать! Конечно, все наперебой предупреждали ее, чтобы не сходила с ума. Что этому гаджо[1]нужно от нее лишь одно. Но она никого не слушала, не желала слушать. И вот однажды лунной ночью, когда темное бархатное небо было усыпано звездами, граф сделал ее своей.