Читать книгу "Милый плут - Полина Федорова"

«Господин редактор, милостивый государь.

Сие письмо, которое, надеюсь, будет доставлено Вам с оказией, написано мною на постоялом дворе по дороге в Тульскую губернию, в которой я проживаю и в которую держу путь, следуя из Вашего славного города. Славного, потому как в нем проживают такие замечательные люди, как г-н доктор Альберт Карлович Факс, поставивший меня в натуральном смысле этого слова на ноги, а возможно, и спасший от неминуемой и мучительной смерти. Не в силах молчать в изъявлении своей глубокой благодарности в адрес означенного г-на Факса, я написал это письмо и, отсылая его Вам, настоятельно прошу предать публикации сие письмо на страницах Вашей газеты „Казанские известия“, дабы как можно большее число людей знало о столь благородных и безграничных в своей душевной доброте людях, коими славен город Казань.

Дело в том, что приехавши в Ваш город по некоторым своим надобностям, почувствовал я в здоровье своем некоторое расстройство, которое с течением времени усилилось так чувствительно, что я возымел крайнюю нужду во врачебной помощи. Вняв советам людей знающих, обратился я к славящемуся своим врачебным искусством Императорского Казанского университета профессору и доктору медицины и хирургии г-ну Альберту Карловичу Факсу. Приступая к пользованию меня, он нашел, что болезнь моя крайне опасна, которую умножила еще случившаяся со мной апоплексия, после коей никто и не предполагал, чтобы можно было надеяться хоть сколько-нибудь помочь мне. Но благодарение богу! Слава благодетелю моему! Первый же опыт врача сего, удачно надо мною совершенный, подал мне отраду и большую надежду на все, им предписываемое. Когда же я почувствовал, что главная часть моего организма довольно поправилась и вся болезнь осталась только в расслаблении одних ног, то при прочих нужных пособиях, предназначенных для укрепления нервов, г-н Факс предписал мне употреблять машину, называемую гальваническою, какового рода машины делает здесь механик Голдшмит. Таким образом, страдая около месяца, я наконец совершенно выздоровел. Итак, благословляя втайне благодетеля моего г-на доктора Альберта Карловича Факса за мое спасение и его обо мне попечение, я не могу утаить признательности моей, посему и пишу это письмо.

Да поможет ему Бог во всех начинаниях его для спасения людей к нему прибегающих. Да будет имя его вечно в душе моей!

Помещик Тульской губернии прапорщик

Иван Николаев сын Чибисов.»

Факс отложил перо, дал просохнуть написанному и потер кисть левой руки. Не так-то просто, милостивые государи, писать левой рукой, когда к оному приучена правая.

Собственно, в своем письме от имени прапорщика Чибисова Альберт Карлович ежели и приврал, так совсем чуть. Прапорщик, действительно, был. Правда, отставной, годов под пятьдесят, и не Чибисов, а Сухотин, и не Иван Николаев, а Николай Иванов. К тому же не Тульской губернии, а Нижегородской. Он заявился прямо на дом к Альберту Карловичу, поддерживаемый двумя приятелями в крайне непотребном состоянии, то есть очень крепко подшофе. Алевтинушка даже не хотела поначалу впускать всю эту камарилью в квартиру, но на шум, произведенный в передней тремя громогласными гостями и не менее громогласной экономкой и камердинершей вышел сам хозяин и велел провести отставного прапорщика в смотровую комнату. А что делать: доктор обязан врачевать всякого, кто обращается к нему за помощью.

Приятели подвыпившего господина, сделав свое дело, ушли, и Альберт Карлович занялся пользованием «больного». Первым делом он напоил его молоком и дал понюхать уксус. Потом заставил выпить два стакана теплого ячменного взвара и, когда гость немного пришел в себя и, назвавшись, объявил причину своего прихода, Факс понял, что это действительно его клиэнт.

А дело было в следующем. Неделю назад отставной прапорщик Сухотин приехал в Казань по мелкой судебной надобности и, встретив приятелей, впал в русскую болезнь, именуемую запой, коей был привержен уже не первое десятилетие. Пять дён он пил не просыхая, покуда сон не свалил его, и он проспал полные сутки. Бревном, не двигаясь и ни единожды не меняя позы. А как проснулся, то не смог сделать и шага, после чего снова напился. Уже с испуга.

— Понимаете, доктор, левая нога как нога, а правой мало, что ступить не могу, так еще и не чувствую ее.

— То есть полная катаплексия? — свел крохотные бровки к переносице Альберт Карлович.

— Чего? — испуганно произнес отставной прапорщик, уже совершенно трезвея.

— Катаплексия, — повторил Факс и, оттянув веко, заглянул в мутный глаз Сухотина. — То есть полное и внезапное онемение какой-либо части тела, в данном случае ноги, а иными словами, паралич.

— Господи, — задохнулся в страхе незваный гость, — за что же мне такое несчастие?!

— За то, что вы неумеренно потребляете горячительные напитки, — наставительно произнес Альберт Карлович. — В вашем возрасте это всегда плохо кончается.

Факс оттянул другое веко отставного прапорщика, вперил взгляд в большой и темный зрачок гостя и, удрученно покачав головой, мрачно и многозначительно произнес:

— Да, именно так.

— Что именно так? — нервически заерзал в креслах Сухотин. — Что?

— А то, что паралич ноги произошел вследствие апоплексического удара, — произнес Альберт Карлович голосом, коим говорятся надгробные речи. И тоном составителя некрологов добавил: — Вот так.

— Не может быть! — вскричал отставной прапорщик, пришедший в чрезвычайную ажитацию от услышанного. Он покрылся красными пятнами, полные щеки задрожали, и казалось, сей же час его хватит еще один удар, после чего наступит онемение и невладение уже всеми остальными телесными членами.

— Поражение ударом редко случается без причины и некоторых признаков, — продолжил Факс замогильным голосом, — он предвозвещается обычно головокружением, тяжестью в голове и членах, забывчивостью. Нимало не сомневаюсь, что все это у вас было. Ведь так? — пристально посмотрел в глаза посетителя Альберт Карлович.

— Т-так, — убито ответил отставной прапорщик. — Как выпью, ни черта потом не помню, а в голове по утрам такая тяжесть, что не приведи господь.

— Ну вот.

— Что же делать? — с надеждой посмотрел на Факса Сухотин.

— Что делать, что делать… — воззрился на отставного прапорщика Альберт Карлович. — Апоплексический удар — это вам не чирей.

— А вы не могли бы взяться за мое излечение? — с великой надеждой спросил отставной прапорщик. — Я бы мог хорошо заплатить вам!

— Мой курс лечения стоит пятьдесят рублей серебром, — быстро произнес Факс и, заметив, как подскочила бровь гостя, добавил: — Впрочем, ежели это для вас слишком дорого, я могу поместить вас в гимназическую клинику и…

— Нет, нет, господин доктор, я согласен, — поспешил согласиться Сухотин.