Читать книгу "Пеперль - дочь венской проститутки. Книга 3 - Жозефина Мутценбахер"

Так иногда складывается жизнь. Жозефина Мутценбахер стала богатой и знаменитой, она пропустила через себя мужчин больше, чем любая из женщин на этом свете. Но когда ей подступило под сорок, она вдруг тоже захотела иметь то, что есть почти у всякой другой женщины: ребёнка. Она надумала обзавестись ребёнком, ни больше, ни меньше. Ибо готова была стать всем, чем угодно, только не старой шлюхой.

И она родила девочку. Только вот радость материнства ей было не суждено вкусить – влагалище, в котором побывало такое обилие членов, разорвалась во время родов. Спустя сутки Жозефина Мутценбахер скончалась.

Её погребение вылилось для Вены в исключительное событие, шестикилометровая похоронная процессия, состоявшая из одних мужчин, провожала её в последний путь. При этом за её гробом не следовало и четверти всех её дружков. Один весьма известный в ту пору поэт даже написал некролог. Он составлял тридцать строф, первая из которых гласила:

«Спокойно спит пусть проститутки прах,

смерть еблю оборвала моментально.

И те хуи, что ранее пронзали пах,

ссут нынче в честь тебя орнаментально».

Девчушка же, маленькая Пепи, была тогда взята на попечение одним из братьев Жозефины и его женой. И несколько лет дела там складывались, в общем, неплохо – пока оба не промотали наследство Жозефины.

После этого Пепи оказалась точно в такой же бедности и нужде, как и её мать тридцать пять лет назад.

Она была бедна, но отнюдь не глупа.

Ведь недаром матерью её была Жозефина Мутценбахер.

Растрёпанная голова госпожи Алоизии Мутценбахер с зорким видом высовывается из полуподвального окна квартиры старшего дворника. Её взгляд придирчиво утюжит мрачный, замызганный двор, в углу которого штабелями сложены ящики со всякой дрянью.

– Пепи, Пепи, – громко кричит она. И куда эта поганка запропастилась опять? – Ну, погоди, вот вернёшься домой, Пепи, я тебе жопу-то надеру!

Пепи не слышит, она с головой погружена в своё занятие. С подружкой Мбли Вондрачек она наблюдает за тем, как грузчики, обливаясь потом, сносят вниз по лестнице домашнюю обстановку коптильщика Пипанеки и укладывают её в громадный мебельный фургон, стоящий у ворот. Пеперль и Мали тесно прижались к стене, не сводя глаз с мускулистых, обнаженных рук мужчин.

Чувственно играет тонкий красный язычок Пеперль в уголках рта, и маленькие твёрдые грудки острыми бугорками проглядывают сквозь тонкую ткань девичьего платья.

– Послушай, Мали, – говорит Пепи, – у тебя такое бывает как у меня?

– О чем это ты?

– Ну, знаешь, когда я вижу раздетых мужчин, у меня внутри что-то переворачивается, а когда слышу запах их пота, у меня везде в пизде начинает просто огнём гореть. И мне приходится сдерживать себя, чтобы туда рукой не залезть.

Мали краснеет до кончиков ушей.

– Перестань, как тебе не стыдно, свинья ты этакая!

– Послушай, глупая, разве ты никогда не играешь со своей пизденкой? А вот я всегда. На ночь, перед тем как заснуть, это здорово! Ты честно не играешь?

– Да, но это же гадость, так мне мама сказала!

– Потому что не знает, как это здорово, – горячо выпалила Пеперль. – Стоишь и пялишься на мальчишек, доводишь себя, а потом не знаешь, что с этим делать. Я, конечно, охотно бы занялась этим самым с парнями, да вот боюсь. Они сразу хотят ебаться, эти мальчишки, и возьмут да заделают тебе ребёнка, а дядя сказал мне, что в случае чего запорет меня насмерть. Ну, и тогда я делаю это одна. Ой, я больше не выдержу… давай, пойдём к нам домой, я тебе покажу, как это делается, если хочешь.

Мали колеблется, но в глазах её горит любопытство, и она нерешительно плетётся вслед за Пепи.

Тётка Мутценбахер встречает племянницу звонкой затрещиной. Покрасневшая левая щека у Пеперль горит, но девчонка молча, пожав плечами, сносит наказание.

– Чтобы ты, засранка, на носу зарубила не шляться, – вопит взрослая баба, хватает хозяйственную сумку и поворачивается к двери. – Пригляди-ка за гуляшом, обед дяде должен быть готов вовремя, я вернусь только ближе к ночи.

Дверь за ней затворяется со скрипом, а Пеперль за теткиной спиной высовывает на прощание длинный язык.