Читать книгу "Шерлок Холмс и крест короля - Дональд Томас"

Погожим майским утром 1901 года Холмс и я впервые встретились с Рэймондом Эшли Сэвилом, третьим графом Блэгдонским, которому в ту пору было около сорока пяти лет. Его дед, первый граф Блэгдонский, сколотил состояние и получил титул, открыв Коммерческий банк Сэвила в 1839 году. Он играл заметную роль в жизни лондонского Сити в период расцвета Викторианской эпохи. Прежде чем старого Джона Сэвила возвели в графское достоинство, он заработал свой первый миллион, сумев извлечь выгоду из железнодорожного бума сороковых. Затем, незадолго до того, как мыльный пузырь лопнул, находчивый коммерсант продал свои доли в капиталах Большой северо-восточной железной дороги и ее конкурентов. После этого немалый доход фамилии Сэвил был преумножен благодаря акциям крупной угледобывающей компании и нескольких новых «универсальных» магазинов, украсивших Вест-Энд в последние десятилетия XIX века.

Старик умер в 1897 году. Старший сын и наследник пережил его всего на несколько месяцев, и третьим графом Блэгдонским стал внук Джона Сэвила. По едкому замечанию Шерлока Холмса, аристократический титул через три поколения успел утратить свой «торговый налет», так что теперь Рэймонд Эшли Сэвил заседал в парламенте наравне с потомками Плантагенетов и сановников елизаветинских времен.

Родовое гнездо графов Блэгдонских в поместье Прайорсфилд построили за каких-нибудь сорок лет до того, как мы с Холмсом впервые его посетили. Ценой невероятных усилий была создана иллюзия, будто французский замок XVI века оторвали от берега Луары и поставили в долине Темзы, на полпути из Лондона в Оксфорд.

Вскоре Прайорсфилд оказался в центре нашего внимания, поэтому следует рассказать о нем подробнее. Лучший вид на дом открывался издалека: пассажиры оксфордского поезда могли мельком полюбоваться им, когда он вдруг вырастал за беркширскими лугами близ Виндзора. Вопреки стараниям архитектора и строителей здание в стиле французского Возрождения выглядело чересчур новеньким для того, чтобы представлять собой нечто большее, нежели игрушка успешных коммерсантов. Этот купол меж двух круглых башен с коническими крышами вполне мог бы увенчать павильон зимнего сада или гранд-отель популярного морского курорта.

Представители знатных семейств обычно хранят в своих замках оружие и знамена рыцарских времен, славу же Прайорсфилда составили витрины с изделиями из севрского фарфора, сверкающие золотые вазы с живыми цветами, расставленные на полированных обеденных столах, и писанные маслом помпезные салонные пейзажи. Ходили графы Блэгдонские по коврам с цветочным узором, которые сам Людовик XIV приказал выткать для залов Версаля.

Рэймонд Эшли Сэвил явился на Бейкер-стрит в назначенный час. Он был высок, сухощав и, по всей видимости, находился в расцвете сил, хотя и изрядно сутулился. Кроме того, в облике этого белолицего, гладко выбритого аристократа сквозила удрученность. Казалось, будто он несет на своих плечах всю тяжесть мира. Наш посетитель посмотрел на меня, и в его взгляде мне почудилось беспокойство. Затем он уселся в кресло, взмахнув длинными фалдами визитки, и обратился к моему другу:

— Мистер Холмс, то, что я вам расскажу, должно остаться между нами.

— Разумеется, милорд, — учтиво ответил Холмс. — Однако доктору Ватсону вы можете довериться так же, как и мне. Более того, я даже посоветовал бы вам это, поскольку при разрешении любых трудностей второе мнение оказывается весьма полезным. Будет лучше, если мой друг и коллега выслушает отчет об обстоятельствах дела из ваших собственных уст. Полагаю, что его присутствие необходимо.

Холмсу не раз случалось вот так, вежливо, но твердо, знакомить высокопоставленных клиентов со своими правилами. Лорд Блэгдон помолчал, как будто собираясь встать и уйти, однако вместо этого вздохнул и начал свой рассказ:

— Мистер Холмс, вам, вероятно, известно о том, что младший брат моего отца, лорд Фредерик Сэвил, погиб вместе с молодой женой в клэпемской железнодорожной катастрофе тысяча восемьсот семьдесят девятого года.

— Я знаю об этом, милорд, — тихо сказал мой друг.

— Пятилетний лорд Артур Сэвил остался сиротой, и мой отец воспитал его как родного сына. Конечно, близкой дружбы между нами быть не могло из-за разницы в возрасте — я старше почти на двадцать лет. Однако мои поступки по отношению к нему подтверждают, что Артур всегда значил для меня больше, чем просто младший кузен. Он унаследовал от своего отца лишь «титул учтивости», поэтому не может претендовать на место в парламенте или фамильное состояние, но я позаботился о том, чтобы в средствах мой двоюродный брат не нуждался. Оксфорд он покинул без ученой степени, при этом, как ни странно, приобрел репутацию подающего надежды пианиста. Если бы Артур проявил достаточное упорство, не имея иных средств к существованию, то, смею предположить, его ждала бы музыкальная карьера.

— Я интересуюсь концертной музыкой, — невозмутимо заметил Холмс, — и наслышан о выдающемся даровании лорда Артура. Сожалею, что он не стал его развивать. Его исполнение шопеновского этюда до-диез минор на частном концерте в Прайорсфилде было выше всяческих похвал — так сказал мне сам великий Владимир де Пахман несколько лет назад. Возможно, вашему родственнику и не пристало играть для публики, но он показал себя как блестящий пианист.

Граф наклонил голову в знак согласия.

— К сожалению, мистер Холмс, меня привели к вам не музыкальные достижения моего кузена. Я пришел поговорить о вопросе, касающемся его репутации. Сказать по правде, он известен в кругу богемных эксцентриков куда более, чем мне хотелось бы. Что до музыки, то ею он занимается все меньше и меньше, лишь изредка играя на семейных вечерах. Позвольте мне быть откровенным: я привязан к лорду Артуру и время от времени помогал ему в меру своих возможностей. Но с некоторых пор его поведение внушает мне тревогу.

Холмс приподнял бровь.

— Я не беру на себя смелость, милорд, исправить поведение вашего кузена.

Граф Блэгдонский жестом отклонил возражение моего друга.

— Я не говорю о том, что он проявил порочные наклонности или буйный нрав. Его нельзя упрекнуть в чрезмерном увлечении горячительными напитками, азартными играми или женщинами. Эксцентричность моего кузена заключается в том, что он в некотором роде коллекционирует странности как нечто самоценное, если вы меня понимаете.

— Уверен, что понимаю, милорд.

— Разумеется, я не назвал бы его сумасшедшим. Человек, который считает, будто френология позволяет судить о характере по шишкам на черепе, — не обязательно умалишенный. Того, кто причисляет себя к розенкрейцерам[1], именующимся магами Золотой Зари, психиатры не запрут в Бедламе. Пусть кто-то уверяет, что на спиритических сеансах ему являются души умерших, — у него есть право на свободу мысли. Тем не менее меня беспокоит, что мой брат превратился, скажем так, в собирателя подобных причуд.