Читать книгу "Историческая личность - Малькольм Брэдбери"

Вот и снова осень; все люди возвращаются. Закончился летний антракт, когда уезжают в отпуска, газеты тощают, и сама история будто спотыкается и встает как вкопанная. А теперь газеты вновь толстеют и полнеют; вновь происходит что-то где-то; вернувшиеся с Корфу и из Сета, из Позитано и Ленинграда люди паркуют свои машины и прицепы на подъездах к своим домам и раскрывают свои ежедневники и звонят по телефону другим людям. С пляжей убраны шезлонги, и чахлое солнце льет на променады жиденькие лучи; во Вьетнаме снова ведутся военные действия, а Макговерн все так же проигрывает Никсону предвыборную кампанию. Аптеки убрали с витрин солнцезащитные очки и средства от кровососущих насекомых – ввиду отбытия летней публики – и пополнили запасы транквилизаторов и снотворных, – основы основ круглогодичного товарооборота; в Ольстере введено прямое правление, а в Фоллсроуде произошла перестрелка. Бутики предлагают новые осенние расцветки, и на рынок поступило новое внутриматочное приспособление, как утверждают, надежное на девяносто девять процентов. Всюду новые шаги вперед, новые мерзости; интеллектуалы обозревают осенний мир, и дыбится либеральная и радикальная щетина, и всюду – иные люди, и солнце светит от случая к случаю, и надрывается телефон. И потому, чуткие к атмосфере, некие люди по фамилии Кэрк (очень известная супружеская пара) решили устроить вечеринку.

Собственно говоря, Кэрки устраивали вечеринки именно в этот момент – в поворотный момент, когда начинается новый академический год, зарождаются новые идеи, – уже три года подряд; и не иди речь именно о Кэрках, можно было бы сказать, что таков их обычай, их традиция. Но Кэрки – импульсивнейшие приверженцы всего наиновейшего и никогда ничего не делают потому лишь, что прежде делали так; они ведь даже славятся тем, что обычаи и традиции для них вообще не существуют. Раз Кэрки подумали о том, чтобы устроить вечеринку, значит, без малейшей задней мысли, а совершенно заново, из ощущения необходимости ее устроить. Текущий момент неведомо как сигнализирует своим истинным гражданам; Кэрки же – истинные граждане текущего момента, они получают сигналы господствующей атмосферы и отзываются на них из чистейшего чувства долга. Как ни крути, они крайне занятые люди, борцы за всякие правые дела, участники всевозможных митингов и собраний, и для всего этого необходимо выкраивать время, как и для разнообразных встреч. Собственно говоря, им очень посчастливилось застать друг друга в одном и том же настроении, очень посчастливилось, если на то пошло, вообще застать друг друга в одно и то же время в одном и том же доме. Однако они умеют распознать необходимость, когда сталкиваются с ней; и вот теперь они вместе на кухне, и возникает идея, исходящая неясно от кого, но главное – под натиском текущего момента. В их глазах появляется блеск – как всегда при подобной новости; они говорят друг другу «да»; они немедленно берутся за дело, решая, кто, что и каким образом. Говард, потому что ему ближе, покидает их светлую сосновую кухню и выходит в холл, чтобы взять лежащий рядом с их деловым телефоном их деловой домашний ежедневник, судьбоносную пропись и летопись людей, им подобных. Ежедневник они кладут на кухонном столе между собой; они проглядывают длинную предсказуемую повесть действий и бездействий, в нем содержащуюся, подробнейший всеохватывающий план предстоящих им дней.

– Когда? – говорит Барбара.

– В ближайшее время, – говорит Говард.

– Мы свободны в первый день семестра? – спрашивает Барбара.

Маловероятно, но Говард перелистывает ежедневник. Вот этот день – 2 октября, понедельник и вечер – пусто. Прямо-таки знамение, и Говард без промедления достает свою ручку из внутреннего кармана. Он придерживает ежедневник на открытой странице; он пишет своим изящным бисерным почерком, будто начиная какую-то историю (как, по сути, и есть), одно слово «Вечеринка» в маленьком пробеле на плотно исписанной странице.

Кэрки устраивали вечеринки в это время в прежние годы, вспоминают они, и собиралось много людей, в конце-то концов они – весьма известная супружеская пара. Говард – социолог, радикальный социолог, маленький, энергичный, подвижный, вкладывающий всю душу; и вы, конечно, о нем слышали, потому что он постоянно на слуху. Часто появляется на телевизионном экране и написал две, заслужившие известность, набатные книги, отстаивая новые нравственные ценности, новый расклад для Человека. Он провел деловое литературное лето, и новая книга уже в пути. Кроме того, он пишет статьи в газеты и читает лекции в новом местном университете, все еще достраиваемой мечте из белогo бетона и стекла вольной архитектурной формы, раскинувшейся на склоне холма, точно к западу от юго-западного приморского городка, в котором они живут, и сразу же за ним. Уповая шагать в ногу со временем, университет всячески носится с социологией, а было бы трудно найти в этой области кого-нибудь, кто шагал бы более в ногу со временем, чем Говард. Его курс, посвященный революциям, это прославленный краеугольный камень, как и (в несколько ином смысле) его вмешательство в местные общественные дела, его роль в жизни города. Ибо Говард – известный активист, заноза в боку городского совета, гроза эгоистичной буржуазии, катализатор действий Союза потребителей, средоточие ответственности и озабоченности. Ну а Барбара… так она в эту минуту просто личность, – как она формулирует, – в тисках роли жены и матери, в убогой роли женщины нашего общества; но, разумеется, личность она тоже радикальная и по-своему активна не менее Говарда. Ее отличают осведомленность и компетентность во многих и многих областях. Она великолепная кулинарка, эксперт в вопросах детской литературы, неутомимая работница на ниве новых начинаний («Женщины за мир», «Крестовый поход детей за аборты», «Прекратить сексуальное подавление»). И она тоже привычная фигура на улицах, когда совместно с другими их блокирует, демонстрируя, что движение транспорта здесь вовсе не неизбежно, и в супермаркетах, когда она ведет свою ежедневную депутацию, чтобы вручить управляющему точнейшие до последней минуты списки, наглядно показывающие, что топленое сало «Фэйр фудз» на пенни дороже, чем оно же «Сейнтсбериз», или прямо наоборот. Она движется через площадки для игр, школы, травмопункты и парки в постоянном негодовании; она пишет в местную газету, когда ее черед. Когда бы вы ни посетили Кэрков, вам обязательно предложат новый вариант венского кофейного кекса и петицию на подпись. Ну а что до Кэрков, взятых вместе, этой весьма известной супружеской пары, то они давно примелькались в муниципальных домах-башнях, где они ездят вверх-вниз на пестрящих непристойностями лифтах, выискивая случаи вопиющей нужды для оповещения службы социального обеспечения, случаи безответственного материнства для представления в клинику планирования семьи; а также в кабинетах городского управления, где они настежь распахивают двери, укрывающие чиновников, и во всей полноте своего укоряющего человеколюбия предъявляют облекшуюся плотью статистику – семью, чьи права нарушены, не получающую положенных пособий, чьи жилищные условия не улучшены; да и вообще в городе, где они пробуждают сознание, назидательно вгрызаются во все печенки. Впрочем, Кэрки питают даже еще более высокие надежды. Каждое утро они просыпаются и тщательно осматривают небеса, не обнаружатся ли там темные руки, молнии богов или белые всадники, то есть доказательства, что скудная реальность, которую они так усердно обслуживают, претерпела удивительное преображение, и теперь это – новый мир, новый порядок, возникшие за одну-единственную ночь.