Читать книгу "Мене, текел, фарес.... - Олеся Николаева"

роман

ДЮДЯ

Было время, когда игумен Ерм казалсянам ангелом, спустившимся на землю. Во плоти ангел. Некий херувим, чтонесколько занес нам песен райских… Когда он еще жил в Лавре, на заре своегомонашества, к нему в келью старцы посылали молодых постриженников как бы «наэкскурсию»: идеальная келья монаха. Простота. Чистота. Нестяжательность.Единственным ее излишеством была серебристая змеиная кожа, которую подарил отцуЕрму мой друг — писатель и путешественник Геннадий Снегирев.

— Отец Ерм, азачем вам в келье эта змеиная шкура? — спрашивали молодые постриженники. — Ведьэто же — принадлежность Искусителя?

— Онанапоминает мне о грехопадении первых людей, — скромно отвечал отец Ерм. — Акроме того — Сам Христос говорил: будьте мудры, как змеи!

Вообщесуществует такое монашеское наблюдение: невозможно прийти к Господу, есливоочию не увидишь в каком-нибудь человеке отблеск вечной жизни, лик Христов.Так и красота монашества открывается лишь через Человека: вот он — перед тобой— во всей своей немощи, во всей своей простоте, покрытой черным штапелем ли,сукном, а через него сияет слава Божия, Царство Небесное, неземной мир. Многиеименно так избирали для себя монашество. И таким человеком был для нас нашигумен, наш, между прочим, тогда еще совсем молодой «старец», наш духовныйотец.

Он тогдаочень увлекался старообрядчеством — это понятно, ведь у них такие иконы:никониане никогда не смогли подняться до их умозрения, — все выходилоплоскенько, аляповатенько. А отец Ерм — эстет, аскет, иконописец. Даже по Лаврерасхаживал тогда со старообрядческой лестовкой вместо ортодоксальных четок.Возглашал по-старинному «во веки веком». Поклоны клал, как положено по старомумолитвослову. Даже и мне такой подарил. И я тоже после каждой «Славы» по триземных поклончика отмахивала. С непривычки так натрудила коленку, что онавспухла, и я не ходила, а ковыляла. В конце концов, обратилась даже втравмопункт…

У меня спросили:

— А что выделали на этой ноге? Может, тяжести какие подпирали, может, ударяли ее или,может, насекомое какое вас укусило?

Но я честносказала:

— Нет, нитяжестей не таскала, не ударяла, и насекомые не кусали, а просто — отбивалапоклончики.

Тогда на меняпосмотрели сочувственно, подозрительно и тревожно. Медработники все-таки.Поклончики она отбивала! Это при Бреженеве-то! 82-ой год на дворе… Ну ладно.

Все тогдапривлекало отца Ерма в старообрядчестве — весь богослужебный чин, знаменноецерковное пение по крюкам, эстетизированный церковный быт, и он глубоко ивосторженно переживал это как художник, как иконописец. Даже старообрядческийклобук надевал у себя в келье: не этот, похожий на котелок без полей, обтянутыйчерным, ниспадающим вниз муаром — протопоп Аввакум говорил о таковых спрезрением «клабуки-те рогатые ставцами-теми носят», — а тот, старинный,напоминающий длинноухую шапку, — кстати, он очень был ему к лицу. Мне дажеудалось его так сфотографировать: вот он стоит, «прислонясь к дверному косяку»,артистичные пальцы у подбородка, и смотрит так чудно, так вдохновенно. Портретэтот до сих пор висит у меня над столом в кабинете. Лицо отца Ерма на нем стольпрекрасно, что все, кто приходят ко мне, спрашивают изумленно: «А это кто?» Изамирают, любуясь… Но я им не отвечаю. Потому что — начнутся дальнейшиерасспросы — а что он? А где? А как? Ну и необязательно всем так уж об этомзнать…

В ту поруигумен Ерм ввел старообрядчество даже в своем монашеском быту — варил сбитень,питался проросшей пшеничкой и национальной репой, отвергая заморскуюекатерининскую (никонианскую) картошку, ходил по келье в лаптях, которые сам иплел, не признавал электричества, но читал и работал при свечах, а краски дляикон готовил из натуральных веществ — растирал полудрагоценные камни, добавлялжелток — какие-то были у него старинные рецепты.

И вообщевокруг него царила такая восторженно-эсхатологическая атмосфера — готовилсявеликий исход из этого греховного мира, из этой «не устоявшей перед тремяискушениями сатаны Церкви». Да, как бы именно так. И в то же время не вполне —ибо отец Ерм вовсе и не собирался порывать с Церковью и переходить встарообрядчество, он просто считал, что монашество в миру обмирщвляется и надодистанцироваться, укрывшись отеческими заветами. Уйти из мира, забрав КормчуюКнигу, по ней и жить. А для нас, неофитов, его окружавших, что могло быть болеепраздничным и желанным, чем это новое житие, исполненное подвигов и чудес?..

Отец Ермоднажды прямо так и сказал своему любимому ученику — молоденькому монахуДионисию-иконописцу:

— Я решилстать преподобным!

И Дионисий,конечно, не смог это удержать в себе, выдал мне под большим секретом, огромные,широко расставленные глаза его были широко распахнуты, из груди вырывалось:

— Нет, тыпредставляешь… Это же настоящий старец! Вот я, например, хочу себе купитьчерные джинсы под подрясник, ты, предположим, хочешь выпить чашку кофе, а он —стать святым!

…Землейобетованной была избрана Мезень. Спасение возможно только там. Пять месяцев вгоду судоходство, потом все покрывается суровыми льдами — ни рыба не доплывет,ни птица не долетит. Мы с Дионисием ездили на место грядущего переселения на разведку,летом. Пока плыли на утлой лодчонке, на Дионисия напала огромная чайка и сталаклевать его скуфью…

— Ишь, нехочет пускать! —отмахивался от нее он.

Лодкукачнуло, в воду упал пакет с бутербродами и бутылкой воды. Но на берегу быломного ягод, прозрачный ручей, и Дионисий сказал, погрозив невидимому супостату:

— Да подависьты этими бутербродами, старый козел, а нам и так хорошо!

Наконец, мынашли бедное селенье с заколоченными домами, вокруг — никого: ближайшиймагазин, где дают хлеб, карамельки и водку, которую местные называют«серенькой», в пяти километрах. Отметили все крестиками на карте и отправилисьобратно к отцу Ерму с докладом.

Ну Дионисий —понятно: монах, иконописец, а я? Я-то на что рассчитывала с этой Мезенью: уменя муж, маленькие деточки. Ах, думала, отец Ерм помолится, все как-нибудьобразуется: будем жить там при иконописном ските, еще и друзей своих тудапозовем. Мой друг детский писатель и путешественник Снегирев тоже уже туда собирался,там, говорил, знаешь какие белые ночи? Какая мистика света? Какая близостьнебес?

Пришли мы сДионисием к нашему игумену, разложили перед ним карту, все пришлось ему подуше. Отец Ерм приговаривал:

— ЗдесьГосподь испытывает человека властью, славой, богатством… Тот, кто их жаждет, насамом деле просит послать себе жесточайшие искушения. А там, вдалеке от мира,только и можно обрести истинную царственную свободу!

Мезень ужевовсю дышала нам в лицо своим вожделенным холодом, целовала ледяными губами вгорячий лоб, бередила чувства своей богоизбранной заброшенностью, роскошьюсвоей нищеты.