Читать книгу "Реки Лондона - Бен Ааронович"

Все началось во вторник, в полвторого холодной январской ночи, когда Мартин Тернер, уличный актер и, как он себя называет, начинающий жиголо, наткнулся на труп у западного портика церкви Св. Павла, что в Ковент-Гардене. Мартин и сам-то был не слишком трезв, поэтому решил, что тело принадлежит одному из гуляк, использовавших площадь у церкви в качестве удобного туалета, а заодно и кровати на свежем воздухе. Будучи лондонцем до мозга костей, Мартин окинул лежащего так называемым лондонским шустрым взглядом — беглым, но достаточным, чтобы понять, кто перед тобой: пьяный, сумасшедший, или просто плохо человеку. Поскольку один и тот же случай запросто может сочетать в себе все три состояния, в пределах Лондона доброе самаритянство стало крайне экстремальным видом спорта — вроде прыжков с высоток или вольной борьбы с крокодилами. Отметив, что на теле неплохие туфли и пальто, Мартин квалифицировал его как пьяное. И только после этого увидел, что у трупа, собственно, нет головы.

Когда Мартин давал показания приехавшим детективам, то отметил, что большая удача, что он был в подпитии: иначе он потратил бы много времени попусту на беготню и вопли, особенно после того, как обнаружил, что стоит в луже крови. А так он медленно, с серьезной методичностью человека пьяного и напуганного, набрал 999 и вызвал полицию.

Полицейский оперативный штаб направил туда ближайшую группу быстрого реагирования, и первые полицейские прибыли уже через шесть минут. Один из них остался с внезапно протрезвевшим Мартином, в то время как его коллега засвидетельствовал наличие мертвого тела и то, что при прочих равных условиях это происшествие, скорее всего, нельзя считать несчастным случаем. Голова обнаружилась в шести метрах от тела — она закатилась за одну из неоклассических колонн церковного портика. Присутствующие полицейские сообщили обо всем в свое управление, оттуда информацию передали в окружной отдел расследования убийств, и через полчаса приехал тамошний дежурный офицер, самый младший следователь во всей команде. Ему хватило одного взгляда на мистера Безголового, чтобы тут же броситься звонить своему начальству. И уже после этого департамент расследования убийств лондонской полиции в полном своем блеске расположился на брусчатке между портиком церкви и зданием рынка. Приехал патологоанатом, констатировал смерть, провел предварительную экспертизу и увез тело на вскрытие (с этим произошла небольшая заминка — голова никак не помещалась в пакет для улик). Прибыла толпа криминалистов — и тут же, чтобы продемонстрировать свою полезность, потребовала расширить зону контроля вплоть до западного края площади у церкви. Для этого понадобилось еще больше полицейских в форме, и старший следователь из отдела расследования убийств связался с участком Чаринг-Кросс, чтобы выяснить, могут ли они дать людей. Старший смены, услышав волшебные слова «оплата сверхурочных», отправился прямиком в общежитие участка и устроил всем добровольно-принудительную побудку, выдернув бедолаг из теплых постелек. Таким образом зона контроля была успешно расширена, экспертиза проведена, младшие следователи отосланы по неким таинственным поручениям, и в пять утра все кончилось. Тело увезли, детективы уехали, а криминалисты единогласно признали, что больше ничего нельзя сделать до рассвета — то есть в ближайшие три часа. А пока им нужно лишь два-три человека — приглядывать за порядком на месте происшествия до конца смены.

Вот так я и оказался у Ковент-Гардена в шесть утра, на леденящем ветру. И по этой же причине повстречался с призраком.

Иногда я спрашиваю себя: что было бы, если бы за кофе пошла не Лесли Мэй, а я? Наверное, моя жизнь была бы гораздо скучнее, но уж точно спокойнее. Интересно, это с кем угодно могло случиться, или же моя судьба меня настигла? Когда я думаю об этом, мне все время хочется процитировать мудрый афоризм моего отца: «А кто его знает, почему в жизни случается всякая хренотень!»

Ковент-Гарден — это большая площадь в центре Лондона. С восточной ее стороны находится Королевский оперный театр, в центре — крытый рынок, а с западной стороны — церковь Св. Павла. Ее еще называют церковью актеров, чтобы не путать с собором Св. Павла. Построил ее Иниго Джонс в 1638 году. Все это я знаю потому, что, когда стоишь на ледяном ветру, очень хочется на что-нибудь отвлечься — а на стене церкви как раз висит памятная доска, большая и очень подробная. Вот вам, например, известно, что первая зафиксированная жертва эпидемии чумы 1665 года, после которой Лондон сгорел, похоронена именно здесь, на церковном кладбище? А мне стало известно — после того как я потратил десять минут на поиски укрытия от ветра.

Сотрудники отдела расследования убийств перетянули лентами выход с западной стороны площади у церкви на улицы Кинг-стрит и Генриетт-стрит, а также фасад здания рынка. Я охранял выход со стороны церкви и прятался от ветра в его портике, в то время как моя коллега Лесли Мэй, тоже стажер, стояла с другой стороны площади: там можно было укрыться в стенах рынка.

Лесли — невысокая блондинка с беспардонно выпирающим бюстом, который не в силах скрыть даже бронежилет. Мы вместе проходили базовый тренинг в Хендоне, а потом нас направили на стажировку в Вестминстер. Отношения у нас с ней были исключительно рабочие, несмотря на мое затаенное, но страстное стремление залезть к ней в форменные брюки.

Нас, стажеров, должен был контролировать опытный полицейский — каковую обязанность он и исполнял весьма усердно, сидя в круглосуточном кафе в торговом центре «Сент-Мартинс-Корт».

У меня зазвонил телефон. Я потратил кучу времени, чтобы откопать его — мне мешали бронежилет, пояс, дубинка, наручники, полицейская рация и объемистый, но, к счастью, непромокаемый светоотражающий жилет. Взяв наконец трубку, я услышал голос Лесли.

— Пойду возьму кофе, — сказала она. — Ты будешь?

Я высунулся из портика и глянул в сторону рынка — Лесли махала мне рукой.

— Спасительница, — улыбнулся я. Она побежала в сторону Джеймс-стрит.

Меньше чем через минуту я увидел прямо возле портика чей-то силуэт. В тени ближайшей колонны прятался какой-то коротышка в костюме.

Я поприветствовал его как положено — так, как это делают столичные полицейские:

— Эй! Вы что тут делаете?

Коротышка обернулся, и я мельком увидел бледное испуганное лицо. Одет он был в старомодный, потрепанный костюм с жилетом, при нем были часы на цепочке, а на голове — ветхий цилиндр. Я решил, что это уличный артист из тех, у кого есть разрешение выступать на территории площади перед церковью, — вот только час для представлений малость неподходящий.