Читать книгу "На пути - Жорис-Карл Гюисманс"

Господь сказал, что он благоволит обитать во тьме[1]

Русскому читателю представлен новый перевод романа Жориса Карла Гюисманса «На пути», второй из цикла, повествующего о духовном падении, воскресении и преображении человеческой личности. Его герой, писатель, или, точнее, литератор Дюрталь, alter ego автора, переживает глубокую личную драму и в результате этого обращается к Богу и католической Церкви. Мы видим все происходящее глазами героя. Наблюдения Дюрталя точны с психологической точки зрения. Он одарен глубиной переживаний, острой страстью к самонаблюдению и способностью выразить свои ощущения литературным языком.

В первом романе, «Без дна», Дюрталь — декадент с болезненным пристрастием к макабру — совершает тяжкие грехи: вступает в связь с сатанисткой, присутствует при служении черной мессы, оскверняет гостию. Кроме того, составляя жизнеописание маршала Франции Жиля де Рэ, которого Гюисманс считал виновным в приписываемых ему злодеяниях — многочисленных убийствах детей, чернокнижии и т. д., — Дюрталь на символическом уровне идентифицировался со своим героем[2]. Тогда Дюрталь дошел до последней степени падения и настолько опротивел сам себе, что дальше должно было начаться его духовное восхождение. Религиозному обращению часто предшествует отчаяние[3].

Впрочем, хотя у него еще оставались тревоги и колебания, но не было уже твердого намерения оставить все как есть: в принципе он принял мысль о перемене образа жизни и только пытался оттянуть день, отдалить час, словом, выиграть время.

Первое время Дюрталь исследует католичество, как медиевист средневековые тексты или турист руины Парфенона. Некоторые вещи — в частности, монашеское церковное пение — приводят его в восторг. Как и большинство новообращенных, в свою новую жизнь он тащит все, что составляло его прежнюю личность: интеллигентскую и сословную гордыню и т. д.

Как будто большой приют для престарелых весь разом обратился к Богу; в нем было нечто и от табльдота в пансионе с улицы Ла-Кле, и от провинциальной ризницы.

На первом этапе он взыскует не Бога, а себя в Боге, но имеет достаточно честности, чтобы сформулировать это и высказать самому себе.

Следует заметить, что обращение Дюрталя развивается на его внутреннем пространстве. О том, как его состояние проецируется на его взаимоотношения с другими людьми, мы ничего не знаем. У него нет обширных социальных связей; он «вольный художник». Дюрталь не обременен семьей, у него нет близких людей, которые тем или иным образом реагировали бы на его обращение и, возможно, препятствовали бы ему. Он не вынужден трудиться бок о бок с другими людьми, зарабатывать на хлеб. Он может позволить себе посещать различные церкви, сравнивая качество месс, уровень церковного пения, но прежде всего его интересует анализ собственных ощущений. Дюрталь (по крайней мере, непосредственно на страницах романа) общается в основном с духовником. На практике такая ситуация едва ли может возникнуть. Гюисманс описывает, так сказать, душу в чистом виде; душу, помещенную в колбу.

Дюрталь беспощаден к себе не менее, чем блаженный Августин в его «Исповеди». На определенном этапе он действительно берет на себя крест Христов. В действии, обращенном вовне, к миру, это пока не выражается — это внутренний акт веры. Искренность и глубина раскаяния Дюрталя становятся залогом очищения и преображения его души.

Дюрталь сидел на стуле, запрокинув голову, в таком изнеможении, что и мыслей в голове не было, оставался без чувств, не имея сил страдать. Затем замороженная душа понемногу оттаяла, и полились слезы.

Слезы принесли облегчение; он плакал о своей судьбе, и она казалась ему такой злосчастной, такой жалкой, что тем паче нельзя было не надеяться на помощь; тем не менее он не смел обратиться к Христу, Которого считал не столь доступным для человека, а тихонько разговаривал с Божьей Матерью, моля Ее за него заступиться; он шептал ту молитву, в которой святой Бернард напоминает Богородице: от века не было слышно, чтобы Она оставила кого-либо, прибегавшего к Ее милости.

По рекомендации знакомого священника литератор отправляется на неделю в бенедиктинский монастырь, где исповедуется в грехах, получает отпущение и Святое Причастие. Страницы, описывающие пребывание Дюрталя в монастыре, необычайно глубоки с точки зрения религиозной психологии. Возможно, это одно из лучших описаний обращения за пределами непосредственно религиозной литературы.

В монастыре Дюрталь переживает Темную ночь:

До сей поры в его внутренней атмосфере то шел дождь самообвинений, то бушевала буря сомнений, то раздавался громовой удар сладострастия — теперь наступила тишина и смерть.

Совершенная тьма сгустилась в нем.

Он вслепую ощупывал свою душу и чувствовал, что она не движется, ничего не сознает, почти окоченела. Тело его было живо и здорово, но рассудок, способность суждения и прочие душевные способности постепенно затихали и застывали. В его существе происходил процесс, аналогичный и вместе с тем противоположный тому, что оказывает на организм яд кураре, разносясь с кровотоком: члены парализуются, ничего не болит, но подступает холод, и, наконец, душа заживо погребается в мертвом теле; здесь тело было живо, но душа в нем мертва.

Подгоняемый страхом, он величайшим усилием избавился от оцепенения, хотел осмотреть себя, увидеть, что с ним, но, как моряк, спускающийся в трюм на корабле, где объявилась течь, он вынужден был отпрянуть: лестница обрывалась, под нижней ступенькой была бездна.

Как ни колотился в сердце ужас, он, завороженный, склонился над зияющей дырой и, убедившись, что все черно, начал нечто различать в этой темноте; в закатном свете, в разреженном воздухе он увидел в глубине самого себя панораму своей души: сумеречную пустыню, у горизонта объятую ночью; в неверном освещении она была похожа на безлесную дюну, на болото, усыпанное булыжниками и пеплом; место, где находились грехи, выкорчеванные духовником, было видно, однако там ничего не росло, кроме еще стлавшейся по земле поросли старых пороков[4].