Читать книгу "Тайны и судьбы мастеров разведки - Сергей Маслов"

Как Звезда Героя нашла разведчика, представленного к ней дважды, — 64 года спустя

«Свистят они, как пули, у виска — мгновения, мгно­вения...» Красивая песня. До наивности красивая, правда. Она про любимого мной Штирлица, которому в его напря­женной, исполненной драматизма экранной жизни просто не было времени (да, честно говоря, и повода) задуматься над тем, что у виска — как пули — свистеть-то могут, увы, только пули.

...Чекисту, профессиональному разведчику и дивер­санту Алексею Николаевичу Ботяну немецкая пуля, как скальпель, рассекла кожу на виске, даже не задев при этом костные ткани. Счастливчик. Смерть лишь погладила его по голове (шрам до сих пор об этом напоминает) и прошла мимо. Я, кажется, только из беседы с Ботяном, понял, что это такое: оказаться на волосок от смерти. А она не раз и не два заглядывала моему собеседнику в глаза, являясь в разных ситуациях все в новых и новых обличьях.

Это она, смерть — в образе воевавшего за Гитлера мадьяра с лицом, перекошенным от злобы, — однажды взяла под уздцы его коня, силясь дотянуться до всадника. Случилось это в 43-м, уже после завершения операции советского разведывательно-диверсионного отряда на железнодорожной станции западнее Ровно. Подрывники разнесли в пыль все объекты важнейшего коммуникаци­онного узла, который обеспечивал переброску немецких войск на Восточный фронт. И отошли под рокот опоздав­ших немецких танкеток. Но на базе Алексей Ботян не об­наружил кого-то из товарищей. И вернулся. А тут венгр с распростертыми объятиями, в которых был готов удавить нашего разведчика. Сидеть бы этому мадьяру где-нибудь на родных европейских задворках, есть гуляш и пить то­кайское. Не захотел и вот свинца нахлебался. (А. Ботян: «Стрелял я всегда очень быстро—реакция была взрывная. И точно»).

Падали под Ботяном замертво лошади. При обстрелах чуть ли не под ноги ему валились с неба мины. А он — как заговоренный. Если он родился в сорочке, то сорочка эта должна была походить на современный бронежилет.

Ему ведь даже «повезло» сходить в разведку вдвоем с предателем. И он до сих пор не понимает, как остался жив. Вышли они тогда с напарником на деревенскую околицу. И вдруг заметили: в селе немцы. Залегли. Переждали. И по­тихоньку отползли в лес, в отряд вернулись. А ночью тот второй ушел к гитлеровцам... Алексей Николаевич разводит руками: «А ведь, казалось бы, чего проще — пришил бы меня еще там, в деревне. Моментов-то у него была уйма. И вышел бы к немцам не просто с поднятыми руками, но и с прямым доказательством своей преданности. Ну, да ладно. Я жив-здоров, и это главное».

Прав, конечно, Алексей Николаевич. Его «жив-здоров»—это высшая награда за все пережитое и свершенное. Но ее даровала ему Судьба. А что же Страна? Нет, нагруд­ный «иконостас» из орденов и медалей у него богатый. Два боевых ордена Красного Знамени, орден Трудового Красного Знамени, орден Отечественной войны I степени, высшие польские и чехословацкие боевые награды. Именно сегодня нелишне было бы напомнить, что заслуги Алексея Николаевича Ботяна перед Отечеством отмечены знаком «Почетный сотрудник госбезопасности». Я уже не говорю о медалях. Список, что называется, можно продолжить. Но вот достойного Героя начала у этого списка, увы, нет.

Я не оговорился. Я ведь совершенно случайно, еще до встречи с Алексеем Николаевичем, узнал, что он в 43-м представлялся к геройскому званию. А уже во время беседы выяснилось, что представлялся он к Звезде Героя дважды. Во второй раз — уже в 1965 году. И в том, и в другом слу­чае —за один и тот же—как говорят не терпящие патетики в общении между собой военные и разведчики — эпизод. На общепринятом русском языке такие эпизоды вообще-то приличествует называть подвигами.

...Январской ночыо 1943 года три советские разведывательно-диверсионные группы (в одну из которых и был включен рядовой Ботян) перешли линию фронта под

Старой Руссой Новгородской области, чтобы в конечном счете, согласно планам командования, выйти в один и тот же заданный район. Это указание Центра было выполнено безукоризненно. Через Псковщину, всю Белоруссию три десятка, как сказали бы сегодня, командос практически бесшумно, без потерь — как тени — прошли на юг до са­мой Украины. И вот здесь-то они имели уже полное право обнаружить себя — причем так, чтобы немцы восприняли это как гром среди ясного неба.

А. Ботян: «На стыке Киевской, Житомирской и Гомель­ской областей, в Мухоедовских лесах, нам надлежало орга­низовать базу. Порыли землянки (русский язык на родной для Ботяна белорусский лад придает его речи какой-то осо­бый, трогательный колорит. —Примеч. авт.), поставили баню, организовали медпункт. И, едва обжившись, стали направлять группы по всем южным направлениям. Не то что до Киева — до Винницы доходили.

Вскоре по нелепой случайности был ранен, а затем, уже будучи переправленным в Москву, скончался от гангрены командир моей группы капитан Пигушин. Центр отдал ко­манду все три группы объединить под началом самого опыт­ного из всех нас—Виктора Александровича Карасева. А тот назначил меня помощником начальника штаба отряда».

Карасев уже в первые недели после заброски в тыл смекнул, приглядевшись к Ботяну: рядовой-то рядовой, да незаурядный. Мыслит неординарно. Такой при планиро­вании операций незаменим. Но не усидел Алексей Ботян в штабистах. Заводной, рисковый, азартный сорвиголова рвался в бой. И Карасев, оставив его в прежней должности, сказал: «Давай».

...Он возвращался уже со второй своей успешной опе­рации, когда его с товарищами застиг рассвет. До леса да­леко. Кругом лысая степь. А человек — как прыщ на этой лысине — многим глаза мозолит.

В этой ситуации разведчику следует где-то схоронить­ся. А сделать это можно только у проверенных, надежных людей.

А. Ботян: «Переночевать» в светлое время суток — это у нас называлось дневкой. В таких случаях нас часто укры­вали люди из агентуры, широкую сеть которой мы создали за короткое время. Но в тот раз, в деревне Черниговка, мы заглянули в дом совершенно незнакомого человека. Хозяин, украинец, оказался бывшим старшиной Красной Армии. По несуразной логике войны и не по своей воле вдруг очутился однажды один-одинешенек посреди уже занятой немецкими войсками территории. В плену не был. Надо сказать, что немцы украинцев не особенно-то трогали, отпускали. Вот и вернулся этот Гриша—Григорий Василь­евич Дьяченко — домой к жене. И жил себе...

Но он отличным мужиком оказался. Порядочным чело­веком. Нашим. Советским. Он мне многое порассказывал: что, где и как. Детали обрисовал, обстановку в округе. А во время другой нашей беседы — як нему наведывался — и говорит: а знаешь, у меня ведь дальний родственник ра­ботает у немцев, в Овруче, в гебитскомиссариате. И они ему доверяют.

Надо сказать, что Овруч городишко сам по себе не­большой. Райцентр в Житомирской области. Но немцы его статус, исходя из военных соображений, для себя приподня­ли. «Гебит» по-немецки означает «область». И охватывала она в то время Житомирщину, часть Киевской области, и даже кусочек белорусской земли покрывала. И в Овруче, в комиссариате, была сосредоточена вся немецкая адми­нистрация этого обширного района. Располагалась она в казармах, еще в довоенные годы прозванных Буденновскими. Кругом охранение по всем правилам выставлено. Колючая проволока. Не подберешься. И гранатами не заки­даешь. И кавалерийским наскоком не возьмешь (было у нас уже к тому времени в составе все время пополнявшегося разными путями разведывательно-диверсионного отряда особое подразделение — конный эскадрон численностью под сотню человек).