Читать книгу "Легенды Дерини - Кэтрин Куртц"

Я не писала этих рассказов, если не считать самого последнего, хотя многие из них по стилю очень похожи на мои романы. Все их авторы были дотошно верны тому, что со временем стало Каноном Дерини, а в некоторых случаях не просто рассказали свою историю так же хорошо, как это могла бы сделать я сама, — но сделали это куда лучше. Все они — талантливые люди, которые занимаются самыми разными вещами, чтобы ежедневно зарабатывать себе на хлеб насущный. И даже если не считать поразительного разнообразия увлечений и профессий, все они совершенно непохожи друг на друга. Однако у них имеется и одна общая черта помимо таланта и дара воображения: это то, что все они увлечены и зачарованы вселенной Дерини и чувствуют для себя насущную потребность и необходимость писать об этом.

В этом отношении литература стоит совершенно особняком в мире того, что люди считают искусством. Разумеется, немалое значение имеет то, насколько хорошо автор владеет языком и как он доносит до читателя созданные им истории; но помимо этого и сама эта история зачастую идет дальше чисто эстетических соображений, оказывая прямое и глубокое воздействие на читателей, порой даже за пределами того, что намеревался выразить автор.

Я не знаю ни одной другой формы искусства, способной так менять жизни людей, как это делает литература. Разумеется, кто-то может мне возразить, что подобное действие оказывает и музыка в своей способности влиять на настроение слушателя и даже давать толчок его творческим способностям; многие артисты самых разнообразных жанров часто слушают музыку, занимаясь собственным искусством.

Но слушание в чем-то сродни чтению; здесь все дело в истолковании, интерпретации, восприятии, хотя, возможно, — в более абстрактном смысле.

Композитор в деянии чистого творения так же, как и литератор, является абсолютным одиночкой. Точно так же здесь появляется необходимость сперва сформулировать некую концепцию, задумку, а затем расставить на бумаге черные символы-значки (будь то ноты или буквы), чтобы выразить свою задумку в некой форме, доступной внешней аудитории, которая должна быть способна понять, что задумал автор. В этом отношении слова и музыкальные ноты имеют между собой определенное сходство. Однако между композитором и слушателем встает еще промежуточная фигура исполнителя, — и то, что он вносит в музыку, которую играет.

Последнее само по себе уже является формой искусства, причем такой, которая меня, как человека стороннего и непосвященного, всегда наполняет изрядным благоговением, в особенности когда речь идет о симфониях и хоралах. Возможно, это происходит оттого, что я выросла в семье музыкантов, — у нас в родне был флейтист, кларнетист, трубач и солист хора. До сих пор чисто по-человечески меня не перестает изумлять, как десятки людей способны собраться вместе и, считывая крохотные черные закорючки со страницы, под управлением дирижера, использовать свои инструменты, будь то обычный голос или инструмент из дерева или металла, дабы породить на свет звуки, способные вызывать самые разнообразные эмоции и чувства в душе слушателя.

Исполнение драматического произведения также требует интерпретации и умения от актеров и также сочетает разнообразные таланты множества людей, которыми управляет режиссер, дабы создать артистическую иллюзию, представляемую на суд публики. В этом отношении то, что мы испытываем в театре, сходно с ощущениями от музыкального концерта, хотя язык музыки одновременно более и менее конкретен, нежели язык слов. Театр словесен, но кроме того и аудио-визуален, а порой и музыкален и, повторюсь, также включает в себя промежуточные ступени между искусством драматурга и теми переживаниями, которые в конце концов получает от его творчества театральный завсегдатай.

Вот, наконец, пусть и несколько окольным путем, это приводит нас обратно к писательскому мастерству, — и в особенности к художественной литературе. Разумеется, мы не будем забывать, что и здесь существуют промежуточные ступени между рукописью автора и печатной страницей, которую читает человек (либо слушает читаемое в голос), однако здесь речь не идет ни о какой вольной интерпретации посредника. Разумеется, редактор способен подправить к лучшему или совершенно погубить произведение, но это все же редкость, и искусство рассказчика начинается с рожденной в глубине веков фразы «В некотором царстве, в некотором государстве…» и очень мало страдает от переноса на печатный лист. В этом отношении писательское мастерство является, возможно, чистейшей артистической формой, доступной роду человеческому, невзирая на тот факт, что искусствоведческая терминология стремится подчеркнуть, что так называемые «изящные» искусства, как, например, живопись или скульптура, непременно должны включать в себя буквальное физическое участие творца в процессе творения.

Но любое творчество начинается с видения или мечты, с вдохновения, понуждающего сотворить нечто новое, — то есть с креативного замысла. Именно таким образом любой автор начинает творческий процесс. Мы хотим настолько хорошо рассказать придуманную нами историю, чтобы читатели оказались совершенно захвачены и поглощены судьбой и приключениями, выпавшими на долю героев… хотя бы на тот период времени, что люди ее читают. Мы хотим, чтобы они идентифицировали себя с этими персонажами, чтобы гадали, как они сами сумели бы выбраться из такого затруднения или действовали в подобной ситуации, чтобы они радовались удачам героев и скорбели вместе с ними об их потерях, — и, возможно, даже научились бы чему-то новому, из опыта персонажей.

Секрет успеха хороших авторов в том, что они умеют делать именно это. В особенности в области фэнтези читателям нравится с головой погружаться в мир истории. Читатели влюбляются в героев, они тревожатся о том, что с ними происходит, они хотят узнать, что было дальше, — и творческие порывы порой оказываются очень заразительны!

Насколько они могут быть заразительны, я не имела ни малейшего представления, когда еще только начинала плести словесный гобелен, из которого впоследствии выросли Одиннадцать Королевств… Это было более тридцати лет назад. Я понятия не имела, во что выльется моя случайная задумка, — и как глубоко она повлияет на многих читателей. Я просто хотела рассказать историю, — в буквальном смысле основанную на увиденном мною сне, — но вскоре стало ясно, что сон этот желали разделить со мной и другие люди; что это был не просто мой сон, но на каком-то уровне — совершенно реальный мир, который оказался близок и понятен большому количеству читателей. Куда большему, чем можно ожидать, даже для самого удачно написанного романа.

Такая глубинная связь не прерывается и после того, как читатель закроет книгу. В особенности в том, что касается читателей фэнтези, мне кажется, что среди них есть поразительное число людей, которые и сами наделены творческим даром. Ни в одной другой области литературы, по-моему, не сосредоточено такое количество будущих писателей, многие из которых, дочитав до конца книгу, показавшуюся им особенно близкой и внутренне сродственной, желают попытаться приспособить этот мир и его персонажей к самим себе и тем самым продлить начавшееся приключение. Пока они читали книгу, они успели полюбить героев, увлечься преградами, которые тем приходится преодолевать. Они желают, чтобы рассказ продолжался, — и если автор не хочет или медлит сделать это, то они готовы написать продолжение истории самостоятельно.