Читать книгу "Когда палач придет домой - Александр Риттер"

Рука тверда, дух черен, крепок яд,

Удобен миг, ничей не видит взгляд,

Теки, теки, верши свою расправу,

Гекате посвященная отрава!

Спеши весь вред, который в травах есть,

Над этой жизнью в действие привесть!

Уильям Шекспир. «Гамлет»

Личность, совершающая какой-либо нравственно неблаговидный поступок, старается для себя внутренне оправдать его и представить добрым.

Георг Гегель. «Феноменология духа»

Это было прекрасное утро. Удивительно хорошая погода для Лондона в конце сентября. Ни мелкого моросящего дождя, ни свинцово-серых туч, ни знаменитых лондонских туманов. По темно-голубому небу лениво ползли, подгоняемые легким бризом, рваные молочно-белые облака, солнце ослепительно сияло в вышине, и небо вокруг него казалось выцветшим полотном, а асфальтовая мостовая под ним напоминала преддверье ада, однако нежные дуновения ветра, заботливо окутывавшие мою обнаженную шею, отражали жаркие лучи солнца. Одним словом, это было прекрасное утро… для смерти.

Я медленно шел по улице, любуясь прекрасной голубизной утреннего неба, иссеченного черными ножами небоскребов, наслаждаясь солнечным светом и ласковой прохладой ветерка так же, как и тот, для кого это утро было последним.

Моя жертва шла посередине почти пустой, несмотря на хорошую погоду, улицы, не оглядываясь и даже не подозревая, что неумолимый рок в моем лице уже подписал ей смертный приговор. Для этого человека солнечное сентябрьское утро было лишь растянутой копией того бесконечно короткого и в то же время бесконечно длинного мгновения, когда палач уже нажал на рычаг, но нож гильотины еще не упал на шею приговоренного, намыленная петля еще не затянулась на его шее, а электрический ток, уже бегущий по проводам, не пронзил еще его мозг и сердце.

Моей жертвой был высокий и стройный худощавый старик. Хотя голова его была седа, а лицо изрезано глубокими морщинами, пружинистая походка и гордо вскинутая голова говорили лучше всяких слов, что он не принадлежит к числу легких противников. При взгляде на него мне невольно вспомнился Ганнибал, который, будучи глубоким старцем, принял яд, лишь бы не попасть в руки преследовавших его римлян. И можно долго спорить, что, кстати говоря, до сих пор делают наши историки, прав или неправ был Ганнибал, развязывая Вторую Пуническую войну, правы или неправы были римляне, преследуя по всему свету великого полководца, но ясно одно: во Второй Пунической войне погибли тысячи ни в чем не повинных людей, и, не затрави римляне Ганнибала, все ужасы той страшной войны могли бы повториться. Точно так же и этот старик представлял смертельную угрозу для всего человечества, угрозу гораздо более страшную, чем война, какой бы кровавой она ни была в наш век сверхвысоких технологий. И потому приговор был вынесен, и палач должен был его исполнить. И потому я осторожно шел вслед за своей жертвой, ожидая, когда мне представится возможность привести приговор в исполнение.

Я – палач. Это окутанное налетом романтики слово, пришедшее к нам из далекого Средневековья, наиболее точно определяет мои обязанности. Я – палач, исполнитель приговоров судьи, пастырь и последний вздох заблудших овец. Не какой-нибудь наемный убийца с пистолетом в кармане и жаждой денег в душе, без единой капли фантазии и творческой мысли, которого боящиеся конкурентов толстосумы называют пошлым словечком «киллер» и нанимают для сведения своих мелочных счетов. Я – существо иного порядка, иного, гораздо более высокого уровня. Пусть официально наши начальники называют нас сотрудниками класса А, а в разговорах между собой охотниками, исполнителями или перехватчиками, но суть-то одна. Я – палач, и этим все сказано. Мой долг состоит в приведении в исполнение смертных приговоров, вынесенных беспристрастными судьями, чтобы в очередной раз спасти мир от беды более страшной, чем любая из изобретенных природой болезней. Мне дано право убить. Очень немногие люди знают о самом факте нашего существования, но они хранят молчание, поскольку человечество не должно даже подозревать о том, что мы есть, иначе наша миссия потеряет всякий смысл. Мы должны делать свою работу тайно, и не красный клобук средневекового палача, но непроницаемый покров секретности скрывает наши лица.

И именно поэтому я, одетый как обычный праздношатающийся гражданин среднего возраста, но внутренне готовый ко всему, к любому повороту событий, медленно шел вслед за этим высоким худощавым стариком, выжидая удобного момента.

«Черт, опять меня понесло, – с неудовольствием подумал я. – Каждый раз на работе в голову лезет какой-то бред. Особенно когда надо работать. Почему нельзя отключать мозги к чертовой матери, чтобы ни о чем не беспокоиться? Покойникам лучше – им уже не о чем думать. – Я едва не рассмеялся. – И нечем. Так, ладно, надо работать. Пора».

Моя жертва посмотрела на свои старинные наручные часы, резко вскинув руку, и ускорила шаг, направляясь к ближайшей остановке воздушного транспорта. Я отбросил несвоевременные мысли и поспешил за ним.

Я знал, что мою жертву зовут Альберт Слейд и что он – известный ученый, физик-экспериментатор, лауреат нескольких премий, профессор, который, помимо научной деятельности в университетской лаборатории, читал лекции по курсу «Ошибки экспериментальной физики». Через полчаса он должен был явиться в университет, чтобы прочесть своим несчастным студентам очередную лекцию, затем отправиться в лабораторию, а потом домой к детям и внукам.