Читать книгу "Чушь собачья - Евгений Лукин"

С собаками в Капитолий не пускали.

Ратмир сидел на привязи рядом с шершавым бетонным столбом, время от времени пытаясь избавиться от намордника. Делал он это без особого старания. Давно уже ставшая привычной ременчатая снасть не причиняла ему особых неудобств – просто надо было хоть чем-то себя занять. Утро выдалось душноватое, зато спокойное. Никто не толпился на асфальтовом пятачке и на полого восходящих ступенях, не требовал справедливости, не вздымал картонок с коряво начертанными лозунгами. Врождённое чутье подсказывало Ратмиру, что свора шумных двуногих существ если и сбежится сегодня к Капитолию, то позже – за полдень, в самую жару.

Людских скоплений Ратмир побаивался – и не без причины. Не далее как вчера на этом самом месте его старому знакомцу Рыжему Джерри рассекли ухо спекшимся комком земли, по твердости не уступавшим камню.

Несомненно, прискорбное это происшествие не на шутку встревожило собаковладельцев, поскольку лечить – еще дороже, чем держать. Во всяком случае, на привязи Ратмир пребывал в гордом одиночестве, что уже само по себе слегка тревожило. Пять машин у парапета – и никого рядом. Ни двуногих, ни четвероногих. Вдобавок хозяин, уходя, впервые предложил псу остаться в салоне, каковое предложение тот, естественно, с презрением отверг. Возможно, зря.

В безоблачном небе время от времени раздавалось некое громоподобное ворчание, на которое давно уже ни одна собака в городе внимания не обращала. Гремит – и пусть себе гремит.

– Кутька, фас! – послышался сзади звонкий детский голос.

Ратмир оставил в покое намордник и, приподняв брыластую морду, перекатил круглый коричневый глаз туда, где, отделенная от проезжей части узким тротуаром, лениво колыхалась за черной чугунной решеткой перистая листва акаций.

Возможно, озорной возглас был адресован вовсе не ему. Тем не менее возникло нехорошее предчувствие. Ратмир наморщил выпуклый лоб и, тихонько заскулив, уставился на высоченные дубовые двери – за ними недавно скрылся человек, которого пес чтил, как бога. И хотя хозяин каждый раз благополучно выходил из недр розовато-белой громады с куполом и колоннами, беспокойство всегда терзало Ратмира до того самого мига, когда послышатся знакомые шаги, грубоватая сильная рука потреплет небрежно по холке, открепит поводок от столба, и единственный в мире голос прикажет негромко: «Ратмир! Место!» После чего можно будет, ни о чем уже не заботясь, метнуться стремглав в открытую дверцу машины и, повизгивая от радости, взгромоздиться на заднее сиденье.

Тяжелая дубовая дверь приоткрылась медленно и бесшумно, но к великому разочарованию Ратмира на крыльцо ступил всего-навсего юный охранник с неподвижным хмурым лицом. Вытянул зубами сигарету из пачки, достал зажигалку, хотел прикурить – как вдруг увидел собаку. Замер. Затем, недобро прищурившись, двинулся вниз по ступеням.

Ратмир скучающе поглядел ему в глаза и с вызовом почесал за ухом. Охранников он не боялся. Рослые парни в пятнистой униформе, несмотря на такие грозные с виду резиновые палки у пояса, обычно опасности не представляли. Но этот был новенький. Вдруг его забыли предупредить, что зарегистрированных трогать нельзя!

Вскоре лицо юноши выразило легкую досаду – он наконец-то заметил намордник, бляшку и поводок. Расслабился, прикурил – и, недовольный, вернулся к дубовой двери, возле которой стояла урна с государственным гербом.

Ратмир проводил пятнистую униформу надменным взглядом и подумал вдруг, что Джерри – при всех его достоинствах – пес, между нами говоря, скверный. Того и гляди выкрутит голову из ошейника да ударится в бега. Вроде и мастью взял, и экстерьером, а комком бросили – завизжал, закрутился, как последняя шавка. Ты пес! Умей за себя постоять! Рявкни, оскалься или вот, как сейчас, лениво поглядев в глаза, почешись с независимым видом…

Следует добавить, что первое знакомство Ратмира и Джерри ознаменовалось грандиозной дракой, в которой Джерри потерпел решительное поражение, что и позволяло теперь Ратмиру думать о своем бывшем противнике с ленивым превосходством.

Нехитрые собачьи мысли были прерваны частым шарканьем и отрывистым злым стуком палки. Со стороны «Будки» быстро приближался маленький ссохшийся старикашка в пыльно-черном костюме, на лацкане которого тускло отсвечивали крестообразные и звездовидные регалии. То ли проскочит мимо, то ли привяжется.

В небе опять громыхнуло. Старикашка приостановился на миг и погрозил громыханию палкой. «Вредный», – безошибочно определил Ратмир, спешно принимаясь вылизываться. Главное в подобных случаях – держаться понеприметнее.

Стук и шарканье поравнялись с Ратмиром – и смолкли. Пес нехотя поднял голову. Плохо дело. Вредный старикан стоял перед ним, стискивая набалдашник с такой силой, что даже костяшки пальцев поголубели. Морщинистое личико била судорога.

– У, с-собака! – с ненавистью произнес старикан и гневно ткнул палкой в асфальт.

Ратмир с надеждой взглянул на охранника. Тот погасил окурок о край герблёной урны и, как бы ничего не заметив, скрылся за тяжелой дубовой дверью. Сволочь!

– Для чего же я за родной Суслов кровь свою проливал? – рыдающе продолжал старикан. – Чтобы ты, кобель здоровый, перед бывшей Государственной Думой в наморднике сидел?!

Ратмир наморщил выпуклый лоб и виновато понурился. Ну, кобель… Ну, здоровый… Что ж теперь делать-то? Всем нелегко: и вам, и нам.

Разжалобить старичишку, однако, не удалось.

– А морду-то, морду наел! Поперек себя шире! – С этими словами престарелый орденоносец судорожно перехватил палку, словно собираясь отянуть наглую псину вдоль спины.

Пугнуть его, что ли?

Ратмир поднялся и, обнажив клыки, издал низкое горловое ворчание – наподобие того, что временами раздавалось с ясного неба. Старикашку отбросило к шеренге голубых елей – справа от крыльца. Даже на палку опереться забыл.

– Ты еще рычать? Сукин сын! – взвизгнул он, сам, видно, не сознавая двусмысленности оскорбления. Огляделся, ища комок земли поувесистей. Таковых под елями имелось превеликое множество. В панике Ратмир рванулся изо всех собачьих сил. Столб, к которому он был привязан, естественно, устоял, зато в машине хозяина включилось противоугонное устройство. Ошейник передавил горло, в глазах потемнело.

Но все же есть на свете собачье счастье. Снова отворилась тяжелая дубовая дверь – и на крыльцо Капитолия ступили трое: мужчина, обильно украшенный шрамами, высокий круглолицый юноша и (Ратмир задохнулся от радости) вальяжный лет сорока шатен с тронутыми инеем висками. Он!