Читать книгу "990 000 евро - Евгений Зубарев"

Я бежал быстрее, чем Ганс, потому что Ганс вообще никогда не бегал – этот стокилограммовый белобрысый уроженец поволжских степей умел только неспешно ходить, поплевывая шкурками от семечек и бдительно оглядывая окрестности из-под грозно насупленных бровей, как и полагается крутым парням в поволжских деревнях.

Но сейчас парни круче нас бежали за нами следом, и я уже слышал позади отрывистое дыхание их предводителя – майора Карасика по прозвищу Акула.

Сдвоенный патруль столичной комендатуры гонял нас по московским дворам так долго, что я совершенно потерял чувство времени и ориентацию.

Теоретически я давно уже был готов сдаться, но воспоминания о нравах московской «губы» заставляли мои ноги отрываться от асфальта чаще, чем обычно. Так что вместо цоканья каблуков тяжелых кирзачей я слышал под собой мерный гул, в какой, бывает, сливается стук колес, когда поезд едет слишком быстро. Впрочем, возможно, это гудела моя голова – ей этим вечером уже досталось, и мне не хотелось снова подставлять ее под чугунные кулаки Акулы.

Впереди показался очередной проходной двор, и я повернул туда, успев скосить глаза назад, чтобы еще раз полюбоваться невиданным прежде зрелищем – бегущим Гансом.

Акула был уже совсем рядом с ним, но хитрый немец успел содрать с себя гимнастерку и бежал полуголым и мокрым от пота. Учитывая, что Ганс всегда стригся под ноль, хватать его можно было только за толстую, как у бегемота, задницу, но это та еще задача… Ганс же качается с утра до вечера, поэтому во всех жизненно важных местах вроде задницы у него развешаны совершенно каменные мышцы, которые не то что не ухватишь – не ущипнешь.

В подворотне оказалось слишком темно для раннего вечера, и, только пробежав там несколько метров, я понял, почему – это был глухой тупик, запертый с той стороны плотно пригнанными к стенам металлическими жалюзи.

Я повернулся лицом к преследователям, и голова моя загудела с утроенной силой (видимо, в предвкушении очередной экзекуции). Майор, оценив ситуацию, уже не бежал, а шел к нам вразвалочку, демонстративно разминая пальцы рук, а Ганс забежал мне за спину и встал там, безнадежно сопя в мое правое ухо.

У меня поначалу мелькнула шальная мысль, что можно с разбегу завалить Акулу ударом головы в живот и снова вырваться на оперативный простор московских улочек. Но тут в светлом проеме подворотни показались еще пять армейских фуражек, и я в панике начал пятиться назад, пока не коснулся спиной холодной стали.

– Баста, карапузики, кончилися танцы! – бодро пропел майор, встав посреди подворотни в метре от моей унылой физиономии.

– Снимай очки, падла, – приказал он мне, и красные свинячьи глазки Акулы полыхнули адским пламенем, точь-в-точь как у ваххабитов из телевизора. Фанатик дисциплины, мля, дорвался до воспитательной работы.

– Не снимай, Михась! Убьет! Сначала тебя, потом меня, – проскулил Ганс у меня за спиной.

Я подумал, что это и впрямь неверное распределение призовых мест – по справедливости, конечно, сначала бы полагалось набить морду Гансу. Он же, падла, привел меня в этот кабак, «Ромашка» или «Рюмка», не помню точно. Дешево в этой «Ромашке», и студентки, любопытные до нашего брата, водятся в неисчислимых количествах – такая была у Ганса насчет этого заведения легенда.

А правда оказалась горькой, как моя судьба: в заведении столовались любопытные до самовольщиков офицеры столичной комендатуры.

Неожиданно моя спина задрожала, и я было решил, что это Ганс завибрировал так, что принялись дрожать стены, но потом жалюзи сзади начали подниматься, и я, не раздумывая, упал на асфальт, вжимаясь своим худосочным телом в медленно растущую щель.

Туповатый майор не сразу понял, что происходит, так что я успел закатиться на ту сторону и встать возле огромного черного джипа, для которого, собственно, и поднимались ворота.

В джипе сидела чуть полноватая, довольно симпатичная блондинка, хотя и сильно небритая. Увидев меня, она сдвинула выщипанные брови домиком, а когда в воротах показалась перекошенная морда Ганса, быстро нажала какую-то кнопочку в машине. Я услышал, как щелкнули, закрываясь, замки у всех дверей и поднялось стекло водительской двери.

Ганс протянул ко мне руку, но больше, чем на половину грузного туловища, он пока пролезть не мог.

– Тащи, братуха… – простонал он и вдруг начал дергаться и извиваться, как будто его щекотали с той стороны сразу в четыре руки.

– В самоволку бегали? – поинтересовался вдруг строгий металлический голос, раздавшийся откуда-то с самых небес.

Я поднял глаза к потолку и закричал в исступлении:

– Да, Господи! Прости нас в последний раз! Помоги, Господи, а то прибьют же, душегубы комендантские!

– Да ладно, сам такой был. Помогу, конечно, – ответил все тот же строгий голос, и в подворотне с той стороны что-то зашипело, а потом сразу несколько глоток заорали нечто матерное.

Жалюзи поднялись уже почти на половину, и стало видно, что Ганса держат за руку и ногу сразу трое комендантских холуев, а Акула стоит рядом и руководит процессом. Я обреченно потянул товарища за свободную руку, но было ясно, что силы не равны. Однако патрульные вдруг тяжело отвалились от Ганса, как насосавшиеся крови пиявки, и принялись отчаянно тереть глаза и орать друг на друга.

Ганс с необычайной проворностью вскочил на четвереньки и с отчетливым топотом пронесся мимо меня в глубь закрытого дворика. Я почувствовал едкий, выворачивающий душу запах слезогонки, тоже начал тереть глаза и в результате сбил с себя очки.

Я недолго поискал их на асфальте, но потом мне показалось, что ко мне тянется сразу несколько волосатых щупальцев в армейской форме, и, плюнув на потерю, я побежал вслед за Гансом.

Сзади слышались отрывистые всхлипывания и крики, потом взревел двигателем джип, а строгий металлический голос приказал:

– Внимание! Всем очистить помещение! Не мешать проезду машин. Вы находитесь на территории частного домовладения. Немедленно покинуть гаражный выезд!

Я добежал до угла, встал там, осторожно высунул голову и успел увидеть, как Акула со своими холуями неуверенно отступает перед яростно сигналящим джипом.

Едва машина проехала, жалюзи заскользили вниз, и, когда раздался успокоительный щелчок фиксатора, над моим ухом снова раздалось знакомое сопение:

– Кажись, пронесло…

– Проносит только в туалете, – строго поправил Ганса голос с небес, и до меня наконец-то дошло, что это развлекается местный охранник.

Я осмотрелся. Мы стояли в небольшом, но очень чистом и красивом дворике, окруженном с трех сторон зеркальными витринными стенами, через которые, как я догадывался, нас было отлично видно. Зато мы видели только свои отражения – две несоразмерные фигуры, затравленно жмущиеся к ближайшей стенке дома.