Читать книгу "Мистер Слотер - Роберт МакКаммон"

«Слушай! — запевал октябрьский ветер, вихрями кружась по улицам Нью-Йорка. — Слушай, что я тебе расскажу!

О рисковой погоде и людях рискующих! Вот этот, что идет мимо, шатаясь, тощий такой джентльмен, успеет ли он собраться, когда я толкну его к стене, или вон тот, с торчащим пузом, сумеет ли он поймать треуголку, что сорву я у него с головы! С визгом, хохотом и воем все сметаю на пути! Лошадь, что меня догонит, вам вовеки не найти!»

«Не найти», — подумал Мэтью Корбетт ему в ответ.

«Наверняка! Почитай мои явления и уходы, и знай, что сила невидимого бывает такой, что ни одному человеку не одолеть!»

Вот в этом Мэтью был убежден абсолютно, потому что сам изо всех сил пытался удержать на голове треуголку и не свалиться под порывами ветра.

Была почти половина девятого вечера в четверг второй недели октября. И молодой человек шел не без цели: ему было сказано быть в половине девятого на углу Стоун-стрит и Брод-стрит, и если ему дорога шкура, то он должен быть там точно. Хадсон Грейтхауз, его компаньон и старший партнер в агентстве «Герральд», последнее время отнюдь не был расположен давать Мэтью никаких поблажек в понимании того, кто здесь хозяин, а кто… ну, правда есть правда — кто здесь раб.

Продолжая пробиваться против ветра по Квин-стрит вместе с другими горожанами, ударяющимися о невидимые стены (идущие навстречу летели связками пустых мешков), он подумал, что теперешняя суровость Грейтхауза объясняется скорее всего его, Мэтью, славой.

Как ни крути, а Мэтью знаменитость.

«Тебе не кажется, что ты малость надуваешься, нет?» — часто спрашивал Грейтхауз после удачного разрешения загадки Королевы Бедлама.

«Да, — отвечал Мэтью как можно спокойнее, имея дело с человеком-быком, готовым броситься как на красную тряпку на любое недостаточно почтительное высказывание. — Но ведь не лопаюсь».

Этого было недостаточно, чтобы бык напал, однако хватало, чтобы он фыркал в зловещем предвкушении грядущей расплаты.

Но ведь Мэтью и правда стал знаменитостью. Его блестящее расследование дела Маскера и летние приключения в имении Чепела, едва не закончившиеся гибелью, дали городскому печатнику Мармадьюку Григсби материал для серии статей в «Уховертке», отчего листок в субботу вечером стал популярнее собачьих боев в доках. Самая первая статья, написанная сразу после июльского эпизода, была достаточно сдержана и верна фактам, поскольку главный констебль Гарднер Лиллехорн пообещал в случае чего сжечь типографию. Но когда Берри — внучка Мармадьюка — уточнила свою роль в этой пьесе, старый газетный волк чуть ли не на луну выл возле дома, где жил Мэтью — а жил он в бывшей молочной прямо за домом и типографией Григсби.

Из соображений приличия и здравого смысла Мэтью сперва держал подробности при себе, но в конце концов его оборона дрогнула и была сметена. К третьей неделе сентября «Неизвестная история приключений нашего Мэтью Корбетта! Битва с отъявленными негодяями! Чудесное избавление от ужасной гибели! Часть первая» была запущена в печать, и факелы предприимчивости — а также воображения — Григсби разгорелись в полную силу.

И Мэтью Корбетт, обыкновенный молодой человек двадцати трех лет, волею судьбы и обстоятельств поднявшийся от уличного оборванца до партнера и «решателя проблем» в нью-йоркском филиале лондонского агентства «Герральд», на следующий день оказался окружен толпой людей, совавших ему в руки перья, чернильницы и «Уховертку», чтобы он расписался на первой главе своих приключений, в которых он сам с трудом узнавал пережитое. Чего Мармадьюк не знал точно, то он уверенно выдумывал.

К третьей и последней главе, опубликованной на прошлой неделе, Мэтью из простого жителя Нью-Йорка — а в 1702 г. население там было около 5000 — превратился в рыцаря правосудия, не только предотвратившего крушение экономической основы колонии, но и избавившего всех городских девственниц от похотливых миньонов Чепела. Бегство вместе с Берри через старый виноградник от погони — десять охотничьих ястребов и пятьдесят озверевших убийц? Бой с тройкой кровожадных прусских фехтовальщиков? Ну, зерно правды в этом, пожалуй, и было, но произрос из этого зерна пышный плод чистой фантазии.

Тем не менее статьи эти оказались для Григсби и «Уховертки» большой удачей и обсуждались не только в тавернах, но и возле колодцев и лошадиных колод. Говорили, что однажды на Бродвее видели губернатора лорда Корнбери, который прогуливался в белокуром парике, белых перчатках и женском наряде в честь своей кузины, королевы Анны, и резко подведенными глазами читал последний выпуск листка.

На углу Квин-стрит и Уолл-стрит вокруг Мэтью закружился колючий пыльный вихрь, принесший запахи рыбы, смолы, дерева с верфи, скотных дворов, навоза, содержимого ночных ваз, выплеснутых из окон домов на мостовую, и кисло-сладкий винный аромат Восточной Реки в ночи. Если Мэтью был сейчас и не в сердце Нью-Йорка, то в носу — это точно.

Ветер врывался в фонари, висящие на угловых столбах, и гасил пламя. По закону каждый седьмой дом должен был вывешивать лампу, но сегодня ни один человек — ни расхаживающие констебли, ни даже их начальник Лиллехорн при всей своей дутой славе не могли бы повелеть ветру пощадить хоть один фитиль.

Это все усугубляющееся смятение, начавшееся около пяти и не подающее пока никаких признаков ослабевания, навело Мэтью на мысленную философскую дискуссию со вспыльчивым собеседником. Надо было поспешить — даже не глядя на серебряные часы в жилетном кармане, он знал, что на несколько минут опаздывает.

Но скоро Мэтью, подгоняемый теперь ветром в спину, перешел булыжную мостовую Брод-стрит и при свете терзаемой ветром свечи в уцелевшем фонаре увидел поджидавшего его начальника. Их контора находилась чуть подальше, на Стоун-стрит в доме номер семь, один лестничный марш вверх в мансарду, где витали призраки прежних арендаторов, поубивавших друг друга за кофейные бобы. Последние недели Мэтью слышал потрескивание и удары, но был уверен, что это просто голландские кирпичи жалуются, уходя в английскую землю.

Не успел Мэтью приблизиться к Хадсону Грейтхаузу, одетому в шерстяную монмутскую шляпу и длинный темный плащ, крыльями ворона развевавшийся за спиной, как тот размашисто зашагал навстречу, бросив на ходу:

— Ступай за мной!

Мэтью послушался, чуть не потеряв треуголку, когда повернул против ветра. Грейтхауз шагал против ветра так, будто был его повелителем.

— Куда мы идем? — крикнул Мэтью, но Грейтхауз либо не расслышал, либо просто не счел нужным отвечать.

Этих двоих «решателей проблем» никто бы не принял за братьев, хотя их и связывала общая работа. Мэтью был высок и худ, но чувствовалась в нем стойкость речного камыша. Узкое лицо с длинным подбородком, под треуголкой — копна черных тонких волос. Лицо — бледное в свете фонаря — свидетельствовало об интересе к книгам и к ночным играм в шахматы в любимой таверне «С рыси на галоп». Благодаря своей теперешней славе, которую сам он считал заслуженной — он ведь и правда чуть не погиб, защищая справедливость, — Мэтью, как и положено нью-йоркскому джентльмену, стал проявлять интерес к одежде. В новом черном сюртуке и в жилете в тонкую серую полоску (один из двух нарядов, пошитых для него Бенджаменом Оуэлсом), он был с ног до головы — Джек О’Дэнди. Новые черные ботинки, доставленные в понедельник, сверкали солнечным сиянием. Он отправил заказ на терновую трость — такую носили многие известные джентльмены в городе, но так как этот предмет еще предстояло доставить из Лондона, наслаждаться им Мэтью сможет только весной. Отмыт он был до блеска, выбрит до розовой кожи. Холодные серые глаза с едва заметной синевой сумерек были ясные и в этот вечер спокойные. Его прямой взгляд, как сказали бы многие (а Григсби и вправду сказал, во второй главе), «заставил бы негодяя сложить с себя бремя зла — если только оно не окажется бременем тюремных оков».