Читать книгу "Былинка-жизнь - Наталия Ипатова"

Милая! У нас с тобой одна тень на двоих.

Значит ли это, что одна из нас умрет?

— Ну? — нетерпеливо спросил король. Он, сам того не замечая, изгрыз уже себе все ногти и собирался приняться за бороду, недавно отпущенную в качестве символа державного достоинства. Известно ведь, что чем окладистее и гуще борода у главы государства, тем благополучнее дела во вверенных ему городах и весях, тем большее почтение вызывает он у соседей, тем более уважаем в родных пределах подданными, которые платят ему оброк или воинскую повинность. Кожа не привыкла к бороде и еще чесалась, и рука сама собою тянулась к подбородку, стоило хоть чуть-чуть выпустить ее из-под контроля. К счастью, Агарь успела вовремя. Ее явление между теней спасло королевскую бороду, а вкупе с нею и государственный престиж, потому что нервничал Клаус ничуть не меньше, чем любой другой молодой муж в подобных, пусть даже и радостных обстоятельствах.

По обычаю свечи этой ночью зажигали лишь там, где это было в действительности необходимо, поскольку тайнствам надлежит твориться в темноте. Лишь одна освещала каморку, где Клаус метался в ожидании, в точности как любой другой мужчина его королевства. Как лев в клетке.

Лицо няньки, изрезанное глубокими морщинами и преображенное скачущими тенями, показалось ему вдруг незнакомым, даже пугающим. Как у злой ведьмы. Может, потому, что она была когда-то и его собственной нянькой, и ему нравилось представлять ее себе существом сверхъестественным, имеющим необъяснимую власть и над миром, и над ним самим, и надо всем, что составляло теперь круг его жизни. И все же таким суровым он видел это лицо впервые. Две черные косы, тронутые сединой и схваченные вышитой зеленым узором праздничной повязкой, свисали по бокам головы как дохлые змеи. Губы были сжаты в нитку, и фартук, запятнанный кровью и повязанный поверх ее лучшего платья, Агарь не сняла. Кровь его жены, с запозданием осознал приторможенный алкоголем мозг. Кто-то — возможно, сама Агарь — подсказал ему этот извечный способ сократить время ожидания! Огромный лакей вышагивал следом, поднимая ноги, словно цапля, и вознося на вытянутых руках ивовую корзину, наполненную, как померещилось королю, шелковым тряпьем с золотыми монограммами его правления: Клаус Регул.

По бокам лакея следовали стражники, деланно невозмутимо и подчеркнуто обыденно исполнявшие свою ежедневную работу. Бездельники. Главным их достоинством в благополучном королевстве было умение стоять неподвижно, не моргнув, кажется, и глазом.

— Королева разрешилась счастливо, — возвестила Агарь. Даже отсутствие трех передних зубов во рту не сделало ее менее похожей на богиню возмездия. Вздохнула, помедлив: — У вас близнецы, сир!

— Близнецы? — тупо повторил король. Ему приходилось видеть, как мужчины, получив эту весть, скачут, как потерявшие рассудок: им кажется, что ликование возносит их до небес. На самого же него словно навалили пуховую перину. Прямо на голову. И Агарь… Она не была пьяна, вопреки обычаю, завещавшему повитухе первую чарку за благополучное разрешение. Ее маленькие черные глаза, смотревшие королю в душу до самого ее дна, напоминали озерца смолы, отражавшие факельный свет, и были абсолютно непроницаемы.

— Близнецы, — со значением повторила она, и король осознал, что она думает с ним об одном и том же, и говорит с ним о том, чего люди вокруг знать покамест не должны. Лакей — могучий детина с бородой веником, куда более солидной, надо признаться, чем у молодого короля — не мог сдержать глупой счастливой ухмылки, протягивая своему королю его сыновей. Агарь развернула шелковые одеяльца. Опасаясь даже дыханием повредить новорожденной жизни, король из благоразумного отдаления заглянул в колыбель. В эту минуту как-то забылись все навыки боевой акробатики, которыми где-то там, в иной, прежней жизни он владел в совершенстве.

Так же изумленно и встревоженно в первый раз смотрел на него его собственный отец. Так его собственный сын — один из этих двоих — станет смотреть на его внука.

Лицо Агари дрогнуло. Возможно, это была наконец улыбка.

— Похожи на вас, сир. Не сомневайтесь.

— До сих пор мне казалось, — признался король, — что маленькие дети похожи только друг на друга. Да еще на печеные яблоки.

— То были не ваши дети, сир.

— Это, — спросил он, — что-то значит?

Его палец указал на головку, покрытую рыжим младенческим пухом. Потом на другую — угольно-черную.

И у самого него, и у Лорелеи волосы были светлые. Агарь покачала головой. С сожалением? Или с торжеством?

— Близнецы, — повторила она со значением, и Клаус удостоверился, что нянька не хуже него знает, о чем они, в сущности, ведут речь. — Никто не знает, кто из них — кто. Вы сами скажете королеве?

— Ты веришь в эту ерунду, Агарь? — спросил он, как мог более небрежно.

— Я старая неграмотная деревенская бабка, — отвечала та, глядя ему в глаза. — Мне положено повторять по углам глупые страшные сказки.

Краем глаза Клаус углядел, как уползла с лица лакея дурацкая, блаженно верноподданническая улыбка, и вновь почувствовал себя окруженным змеями.

Он спасся в покоях жены, тоже освещенных едва мерцающей в углу единственной скудной свечой. Лорелея лежала на высоком ложе, переодетая в чистое и укрытая по пояс легким покрывалом. Глаза ее, которые многочасовая родовая мука обвела темными кругами, были полуприкрыты. Яркий свет их бы только раздражал. Клаус встал на колени возле изголовья жены и накрыл ладонью ее бессильную полупрозрачную кисть, с нежностью большей, чем нежность мужчины по отношению к женщине. Он не поцеловал ее, потому что побоялся тревожить. В конце концов, поцелуи были частью того, от чего заводятся дети, и напоминать ей об этом сейчас показалось ему нетактичным. Он слыхал о женщинах, которые несколько дней после родов о мужьях и слышать не могли, не говоря уже о ласках, даже самых эфемерных.

Но, видимо, его жена относилась к женщинам другой категории.

— Ты, — спросила она, — не рад?

— Близнецы! — выдохнул он.

— А! Проблема наследования. Разве у вас нет закона на этот случай? Как у французов, которые отдают трон второму родившемуся близнецу, потому якобы, что он был зачат первым? Каковой подход, разумеется, не выдерживает никакой критики. Прочие народы без затей считают наследником того, кто родился первым.

— Есть. В том-то и дело. — Он сел на пятки, не желая продолжать разговор, пока она не окрепнет. — В любом случае, спасибо за сына.

— Эй! — сказала Лорелея. — Я сделала это дважды! Ты не уйдешь, пока не скажешь мне, в чем твое горе.

— В проклятии моей крови, — признался Клаус. — Если в королевской семье рождаются мальчики-близнецы, один из них — чудовище. Никто не знает — кто, — с тоской в голосе повторил он старинную формулу. — Но все равно, поклон тебе и спасибо за сына. Мальчика, мужчину, воина, рыцаря, наследника и короля. Любовника и мужа. И отца.