Читать книгу "Русская жена арабского наемника - Юлия Малахова"

На рабочих местах, мешаясь уборщицам, появлялись самые ответственные сотрудники. Мужчины сбегали в такую рань от притязаний жен и московских пробок, женщины — от приготовления завтраков и визгов домочадцев. И если первые в кабинетах уже мирно потягивали кофе и ласково переругивались с приятелями, затягиваясь сигаретой, то женщины отточенными движениями накладывали боевую раскраску на лица и шептали аффирмации на тему собственной красоты и востребованности. Пройдет час-два и от настроя на собственную уникальность и талант у нас не останется и следа, на летучке у Главного мы ежедневно констатируем поражение в очередной битве с конкурентами.

— Катрин, я уволюсь к чертовой бабушке! — из-за компьютера напротив раздался приглушенный голос моей лучшей подруги и самого талантливого сотрудника Конторы. Щукина затянулась сигаретой и тоскливо взглянула на канцелярские часы — была половина одиннадцатого, конторский буфет открывали в полдень, а моей сотруднице страсть как хотелось пятьдесят граммов. Прошло то время, когда желание выпить водки в любое время суток меня задевало. Наша область — как раз та, о которой так четко и без обиняков сказал товарищ Пелевин. Поэтому клоунам необходимо забытье. Водка помогает — если контролировать процесс — слегка отойти от напряга будней и оставаться при этом в курсе самых важных событий.

Щукина спивалась от невостребованности своей гениальности, несчастной любви и нерешенного квартирного вопроса. Она давно, как и все работающие москвички, перестала гладить одежду — покупалась лишь та, что после стирки выглядела отутюженной. Она и красилась на работе, посылая тем самым полное «А пошли вы…» всем встречным в метро и утреннем офисе.

Мы пошли в кабинет к Тимофеичу — у старого аппаратчика в шкафу всегда стоял прекрасный выбор коньяка и пригубили пятизвездный напиток с его благосклонного кивка. Старик так долго работал в нашей структуре, что привык ничему не удивляться еще с хрущевской оттепели.

— Тимофеич, лето заканчивается, а мы еще сарафанчики не успели выгулять, — тоскливо пробасила Щукина.

Обладатель ценного набора коньячных бутылок закурил трубку и пробормотал, что нам, дурам, пора брать отпуск. В Конторе ничего не изменится за наше отсутствие, а корпоративная бодрость наших летучек кого хочешь сведет в могилу. Кому как не ему, бывшему сотруднику аппарата ЦК КПСС, была очевидна эта истина? Мы молча заглотнули по стопочке и поднялись на свой десятый этаж. У Щукиной все карманы были полны зерен кофе — так как она не знала наперед, где ей выпадут очередные пятьдесят граммов, то здраво решила иметь при себе отбивающее запах средство всегда и в большом количестве. Мы жевали зерна и курили на лестничной клетке, когда мимо нас процокала референт Главного по кличке Пчелка Майя и мимоходом бросила, что в социальном отделе разыгрывают халявную путевку в Анапу. Моя подруга сразу процитировала знаменитое албанское изречение, которое значит — начальник и в отпуске, и в премии отказал. Но я не могла себе представить такую визу Главного на нашем заявлении, и мы пошли за путевкой. Конечно, она досталась Щукиной. Лично меня лишь при одной мысли о сервисе на нашем курорте бросает в дрожь. И пока Щукина угощала всех желающих в буфете — повод был самый серьезный — свалившийся бесплатный отъезд на море — я набрала номер сестры.

— Лапунчик, вы когда уруливаете в свои дайвинги? Возьмете меня с собой?

Промычавшее в трубку чудо выразило согласие и через час у Главного лежало на столе два заявления на отпуск. Наш отдел был обескровлен на целые две недели.