Читать книгу "Испытание огнем - Джеймс Дэшнер"

Зазвучал голос Терезы, и мир распался на части.

«Эй, спишь?»

Томас поерзал в постели. Тьма вокруг царила густая и плотная. Он чуть не поддался панике, решив, будто снова в Ящике — страшном кубе из холодного металла, в котором его доставили в Глэйд. Потом, широко раскрыв глаза, Томас различил тусклый свет и смутные тени в большой комнате: грубые кровати, комоды… Тихо дышали во сне ребята; кто-то смачно храпел.

Слава Богу… Он в безопасности, в бараке. Не надо бояться, здесь нет гриверов. Нет смерти.

«Том?»

Голос девушки звучал прямо в голове, Томас отчетливо его слышал. Хоть и не смог бы никому объяснить, как и почему.

Глубоко выдохнув, он лег. Натянутые нервы успокоились, и Томас ответил: «Тереза? Который час?»

«Без понятия. Мне что-то не спится. Удалось подремать с часок-другой, и все… Подумала, вдруг ты не спишь, поболтали бы…»

Томас сдержал улыбку. Хоть Тереза и не видит его, все равно как-то неловко.

«Ну куда я теперь денусь? Трудно спать, когда в черепушке у тебя чей-то голос».

«Ой, ой… ну и спи себе дальше».

«Да не, все путем».

Томас посмотрел на дно верхней койки над собой (бесформенной в темноте). Там влажно похрипывал Минхо, словно в горле у него скопилось безбожное количество мокроты.

«О чем ты думала?»

«Угадай».

И как ей удается мысленно передавать цинизм?

«Том, мне постоянно снятся гриверы. Скользкие, раздутые, утыканные металлом, шипастые… Из головы такое не выкинешь. Как тут расслабиться!»

Томаса мучили те же образы. Ужас Лабиринта никогда не оставит глэйдеров. Душевные расстройства — если не полное безумие — до конца жизни им обеспечены.

Сильнее других, будто тавро, врезался в память один образ: раненный в грудь Чак умирает у Томаса на руках.

Томас никогда не забудет смерти друга. Терезе он сказал: «Еще чуть-чуть, и убили бы меня».

«Ты это уже сто раз говорил», — ответила Тереза. Глупо, однако Томасу нравилось слышать от нее подобное. Как будто сарказм в ее голосе означал: все будет в порядке.

«Ну и дурень же ты», — ругнул себя Томас, надеясь, что Тереза не слышит его.

«Фигово, что меня от вас отгородили», — послала она Томасу мысль.

Томас, впрочем, понимал, что Терезу убрали от глэйдеров не без причины. Большая часть из них — подростки, шанки, доверять которым нельзя, а Тереза — девушка.

«Тебя защищают».

«Ага, наверное. Просто… — Тоска, смолистыми каплями приставшая к ее словам, проникла в разум Томаса. — Мы столько пережили вместе, и я теперь одна. Фигово…»

«Так куда тебя забрали?»

В голосе Терезы слышалась такая печаль, что Томас чуть не вскочил и не бросился на поиски девушки.

«На другой конец общей столовой. Я в маленькой комнатушке, здесь всего несколько коек. Дверь наверняка заперли».

«Ну вот, говорю же: тебя хотят защитить. — К сказанному Томас поспешил добавить: — Хотя от кого? Я бы поставил на тебя против половины местных шанков».

«Только половины?»

«Ладно, половины и еще четвертинки. Включая меня».

Повисла долгая пауза. Впрочем, Томас чувствовал присутствие Терезы. Словно подруга лежала всего в нескольких футах над ним, как Минхо (пусть Томас его и не видел). И дело отнюдь не в храпе и хрипе. Когда кто-то рядом, ты его чувствуешь.

Томас сам удивился, какое спокойствие наступило, едва пришел сон, несмотря на пережитые за последние несколько недель страхи. Тьма окутала мир, однако ощущение близости Терезы осталось. Она рядом… будто держит его за руку.

Время текло незаметно, подчиняясь каким-то особым законам. В полудреме Томас наслаждался мыслью, что их спасли из ужасного места. Теперь они с Терезой в безопасности и могут заново узнать друг друга. Здорово!

Туманный сумрак. Тепло. Сияние…

Мир растворялся. Все замерло, и в уютной, убаюкивающей темноте Томас погрузился в сон.

Ему годика четыре, может, и пять. Он лежит в постельке, подтянув одеяло к самому подбородку. Рядом, положив руки на колени, сидит женщина: длинные каштановые волосы, на лице только-только обозначились морщинки; в глазах видна грусть. Свои чувства она изо всех сил, безуспешно, пытается скрыть за улыбкой.

Томас хочет заговорить и не может — он не здесь, не в кровати. Он далеко, в ином месте. Женщина открывает рот, и голос ее одновременно сладок и зол. Томасу становится тревожно.

— Не знаю, почему выбрали тебя, но точно знаю другое: ты особенный. Никогда об этом не забывай. И не забывай, как сильно… — Голос ее надламывается, по щекам катятся слезы. — Не забывай, как сильно я тебя люблю.

Мальчик — одновременно и Томас, и не он — отвечает, произносит нечто бессмысленное:

— Ты сойдешь с ума, мамочка? Как говорят по телевизору? Как… как папа?

Женщина запускает пальцы ему в шевелюру. Женщина ли? Нет, его мать. Мамочка.

— Не бойся, родной, — отвечает она. — Ты этого не увидишь.

Улыбка на ее губах тает.

* * *

Томас опомниться не успел, как сон растворился в темноте, оставив его в водовороте мыслей: правда ли новое воспоминание выплыло из бездны амнезии? Правда ли Томас увидел мать? Он что-то говорил о безумии отца… Глубоко в душе проснулась острая боль, и Томас поспешил нырнуть обратно в забвение.

Сколько еще прошло времени, он сказать не мог. Позднее Тереза опять связалась с ним: «Том, что-то не так…»