Читать книгу "Последний путь под венец - Елена Логунова"

– Ну-ну, не волнуйтесь! – сказал мне доктор и улыбнулся так тепло, проникновенно и искренне, что я немедленно заволновалась.

Несмотря на вполне заслуженную репутацию светила пластической хирургии, доктор Синельников был вызывающе молод и возмутительно хорош собой.

«А при его работе иначе и нельзя! Знаешь такое выражение – «торговать лицом»? Это как раз про нашего дорогого Виктора Васильевича!» – внутренний голос умерил мое болезненное волнение здоровым цинизмом.

– Все будет хорошо! Вот тут станет ровно, тут гладко, а тут я все соберу, отрежу и подошью!

Доктор длинными чуткими пальцами изобразил пару сложных завитушек у моего лица, а затем тактично притушил сияние ослепительной улыбки.

– Но должен вас предупредить, что природную асимметрию вашего лица я, разумеется, не исправлю.

– Природную асимметрию? – встревоженно повторила я, покосившись на тонированную дверцу аптечного шкафчика.

В золотисто-коричневом стекле отразилась немного испуганная, но вполне симпатичная физиономия без ярко выраженных дефектов, если не считать таковыми глубокие и темные круги под глазами. Но как раз их Виктор Васильевич обещал бесследно разогнать магическими пассами со скальпелем.

– Конечно!

Доктор снова ласково улыбнулся.

– Она есть у всех. Вот у вас, например, один глаз чуть крупнее другого, он более выпуклый, его внешний уголок расположен немного выше, да и правая бровь заметно приподнята, тогда как левая скула…

– Достаточно!

Я поспешила остановить инвентаризацию непоправимых дефектов моего лица прежде, чем неосторожные слова излишне зоркого и честного доктора приведут меня к пораженческой мысли, что в данном случае имеет смысл использовать уже не скальпель, а гильотину.

– Бог с ней, с моей природной асимметрией…

«Ах, так, значит, у тебя есть природная асимметрия?! – заинтересованным эхом повторил мой внутренний голос. – Ну, теперь хотя бы понятно, почему тебе всегда так трудно подобрать новые туфли: если левая впору, то правая обязательно жмет! Все, впредь никаких претензий к производителям обуви, это не у них локтевые суставы совмещены с тазобедренными, это все твоя собственная природная асимметрия!»

Я намертво задавила желание учинить запоздалые разборки и выяснить, к кому же я все-таки могу быть в претензии по поводу своей асимметрии. В воображении, однако, промелькнул пугающий образ дородной акушерки, с размаху прикладывающей новорожденное дитятко к тугой материнской груди.

Повзрослевшее дитятко в моем лице сурово насупилось и твердо сказало:

– Все. Хватит. Я уже готова!

– Насколько готовы? – Виктор Васильевич испытующе прищурился.

– На все сто! – заверила я и придвинула к нему полностью оплаченный счет из кассы клиники.

Я уже настроилась на превращение из гадкого утенка в прекрасного лебедя.

– Тогда порисуем?

Доктор с готовностью выдернул из нагрудного кармана халата синий маркер. Я закрыла глаза и подставила физиономию.

Перед пластической операцией пациентов всегда разрисовывают, как индейцев, вступающих на тропу войны. Хирурги утверждают, что подобие татуировки необходимо им в качестве трафарета, однако я подозреваю, что это не вся правда. По-моему, операционной бригаде так намного веселее работать!

Я и сама не удержалась от нервного смешка, увидев свое лицо после того, как Виктор Васильевич вдохновенно расписал его маркером.

Художество знаменитого доктора по стилю соответствовало бессмертному детскому шедевру «Точка, точка, запятая – вышла рожица кривая», но по сложности превосходило его в разы. Это в самом скором будущем однозначно обещало моей рожице кривизну головокружительных «Американских горок».

Я уже имела некоторое представление о том, какой эффектной будет моя внешность непосредственно после операции.

В двухместном номере стационара, куда меня поселили сегодня утром, моей соседкой оказалась еще одна пациентка Виктора Васильевича. Это была пятидесятилетняя дама по имени не то Аделина, не то Аделаида – я не запомнила полную версию.

Аде блефаропластику сделали накануне нашей встречи – вчера. Не знаю, как она выглядела до того, наверное, вполне по-человечески и даже по-европейски: белокожая, с золотыми локонами. Теперь же Ада поразительно походила на противоестественный гибрид типичного представителя монголоидной расы с бамбуковым медведем-пандой. Лицо у нее было желтое, площадь его заметно расширилась, а в тех местах, где у людей бывают глаза, у моей соседки имелись заплывшие щелочки, окруженные большими багрово-черными синяками.

Естественно, жизнеспособность у гибридной монголоидной панды была так себе: об остроте ума и зрения после блефаропластики не приходилось ни говорить, ни думать.

Едва войдя в нашу общую палату и увидев лицо соседки, я не сдержалась и воскликнула:

– Ой, мамочка!

На что почти слепая и еще одурманенная остаточным наркозом Ада с материнской нежностью отозвалась:

– Котенок, детка, доброе утро!

Пришлось объяснять бедной женщине, что я не котенок, не ее детка, и что нынешнее утро добрым называется сугубо для проформы, так как мне тоже вот-вот предстоит принять пассивное участие в курсах пластической кройки и шитья маэстро Синельникова.

После этого Ада всякую материнскую нежность утратила и в пугающих подробностях пересказала свои ощущения до операции и после нее. Саму двухчасовую процедуру она крепко проспала, за что сердечно благодарила анестезиолога Антона Ивановича.

Лично у меня к этому уважаемому специалисту на данный момент имелась только претензия: вчера он строго-настрого запретил мне есть и пить перед операцией, которая была назначена на утро. Однако день уже перевалил на вторую половину, к операционному столу меня все не звали, а к обеденному я так и не сходила. Теперь мой желудок укоризненно бурчал, а стремительно расшатывающаяся нервная система болезненно ныла, вымогая стабилизирующую шоколадку.

Немного подумав, я изобрела компромисс: спуститься в буфет для посетителей клиники и взять там одну-единственную чашечку чая. Не в нарушение строгого запрета анестезиолога, а сугубо для того, чтобы запить две таблетки, выданные мне час назад процедурной медсестрой!

Что это за неведомое снадобье, сестрица не объяснила, заявила только:

– Надо выпить.

– Ну, надо, так надо! – сказала я теперь сама себе, опуская крошечный бумажный фунтик с таблетками в левый карман пиджака.

В правом кармане весело бренчала мелочь. Я подумала, что на пустой чай мне ее вполне хватит, и не стала брать с собой кошелек. Переодеваться тоже не стала, только надела большие темные очки, чтобы не пробуждать в посторонних людях избыточное чувство прекрасного своим изумительным расписным лицом. Бледная курносая физиономия, разрисованная синими узорами, отчетливо напоминала прелестный гжельский чайничек.