Читать книгу "Земля войны - Юлия Латынина"

Янгурчи Итларов мерз в оцеплении седьмой час. Их подняли по тревоге в девять утра, а сейчас было уже четыре. По улице полз серый зимний морок, и беременные облака сочились дождем пополам со снегом.

Янгурчи стоял в третьей линии оцепления, вместе с остальными пэпээсниками. Линия шла почти по центру парка, от асфальтовой дорожки, переходившей в площадку перед кинотеатром. Впереди была вторая линия оцепления, в нее нагнали ментов со всей Торби-калы, а дальше, во дворе – еще одна. Это было, собственно, не оцепление, а группа спецназа ФСБ «Юг». Она готовилась к штурму. У ребят из «Юга» были тяжелые бронежилеты и шлемы-сферы, и когда Янгурчи косился вправо, он видел справа от себя двух снайперов, которые сидели на крыше кинотеатра.

Снайперы устроились значительно лучше, чем Янгурчи. У них был толстый зимний камуфляж с подстежным воротником и правильные берцы, а на Янгурчи были те самые ботинки, которые им выдали в прошлом году в мае. Оба ботинка безнадежно промокли, а на одном вдобавок еще пару месяцев назад треснула подметка, и вода хлюпала в нем туда-сюда. Янгурчи совсем не чувствовал ног.

Впереди, за линией оцепления, торчала обычная пятиэтажка, и с флангов ее тоже окружали солдаты, а на выезде со двора стоял танк. За танком прятались двое с гранатометами. Все жильцы из пятиэтажки давно были эвакуированы, и сейчас людей выгоняли из соседних домов, расположившихся буквой «П». Женщины и дети сгрудились где-то за третьей линией оцепления и угрюмо смотрели на дом.

Боевики засели в двух квартирах – на четвертом и первом этаже. Ни Итларову, ни другим пэпээсникам этого не говорили, но у Итларова была рация, и он слышал все переговоры между начальниками. Вдобавок у террористов тоже была милицейская рация.

Террористов, судя по разговорам в эфире, было шестеро, трое мужчин и трое женщин. Главным среди них был тот, который сидел на четвертом этаже. Его звали Ваха Арсаев, и это был известный в республике человек. Это был такой известный человек, что Янгурчи в глубине души считал, что Арсаев – это просто легенда, вроде Басаева или Умарова. Потому что все, что случалось в республике, всегда списывали на Арсаева, а он сам ни разу не попался.

Но вот теперь его все-таки взяли, и он сидел на четвертом этаже кирпичной развалюхи, в типовой квартире с шестиметровой кухней и неработающим мусоропроводом, и вокруг квартиры стояли танки и мерзло оцепление.

В десяти метрах от Янгурчи стояло еще одно кольцо оцепления, очень небольшое. Это было не оцепление, а скорее охрана. Охраняли бронированный фургончик, в котором сидел министр МВД республики. Он лично вел с Арсаевым переговоры о сдаче.

За спиной Янгурчи прошуршали колеса, и около фургончика остановился белый «Хаммер». Из «Хаммера» выпрыгнул невысокий жилистый человек в камуфляже и краповом берете. В руке он держал сотовый телефон. Янгурчи смотрел на этого человека немного сзади и слева, и сначала он увидел точеный смуглый профиль с чуть выдающимся вперед ястребиным носом, и упрямый подбородок, переходящий в резко вылепленную скулу. Потом человек в краповом берете повернулся, и оказалось, что его лицо как бы разделено на две части: правая осталась такой, какой ее задумал Аллах, – а Аллах, несомненно, щедрой рукой зачерпнул из котла красоты, когда лепил этого человека, – а над левой после Аллаха постарался осколок гранаты.

Левый пустой рукав новоприбывшего был заправлен за пояс. Человека-половинку звали Арзо Хаджиев, он был бывший полевой командир, а теперь – полковник федеральных сил и начальник группы «Юг».

Хаджиев сказал в телефон несколько слов по-чеченски и отключил связь. Откуда-то к нему выскочил полный русский в толстом шерстяном пальто – в оцеплении говорили, что это важный федерал из Москвы – завертелся юлой, разбрасывая вокруг себя слова:

– Ну что? Что?

Хаджиев повернулся лицом к Янгурчи, и несмотря на то, что смотрел он не на гаишника, а на пятиэтажку, у Янгурчи было такое ощущение, что по лицу его ползет инфракрасное пятнышко снайперки. У Хаджиева были совершенно седые волосы и темные глаза, коричневые, почти черные, – и только возле самого зрачка темнота радужки была расцвечена красными искорками. Белок левого глаза был весь в кровавых прожилках.

Янгурчи уже видел однажды эти черные с искрой глаза. Он знал, что не забудет их до конца жизни, и не забудет и после. Чеченец взглянул на федерала из Москвы и проговорил, чуть коверкая слова:

– Он сказал: «Выустите женщин и делайте с наи что хотите».

Хаджиев так давно был с русскими, что говорил без акцента, только глотал губные звуки из-за искалеченной левой половинки рта.

В это минуту дверь бронированного вагончика распахнулась, и из нее показался глава МВД республики. Это был соплеменник Янгурчи – полноватый невысокий ногаец лет пятидесяти. Звали его Магомед Чебаков. Янгурчи подумал, не стоит ли подойти к нему и сказать про промокшие ботинки, но тут у министра зазвонил телефон. То т приложил трубку к уху и сказал по-русски:

– Это хорошо, Ваха, что твои женщины согласны сдаться. Только я не верю тебе, что это не ловушка. У вас там полно взрывчатки, и что если они обвяжутся взрывчаткой да и взорвутся, когда мы их возьмем? Поэтому, если ты хочешь, чтобы твоя семья осталась в живых, вам надо сделать так. Пусть они разденутся догола и выйдут на балкон, чтобы мы точно видели, что на них нет никакой взрывчатки, а мы снимем их с балкона пожарным краном.

Предложение Чебакова показалось Янгурчи очень странным. Янгурчи подумал, что если бы вместо Вахи Арсаева в пятиэтажке сидел он, Янгурчи, со своей женой, то он бы никогда не позволил жене выйти голой на балкон под взгляды сотен людей, стоявших в оцеплении. А ведь он, Янгурчи, был двадцатилетний желторотый сержант, который ни разу в жизни не зашел в мечеть, а Ваха Арсаев молился пять раз в день и запрещал своим боевикам употреблять дурные слова. Говорили, что восемь лет назад люди Арсаева ездили по улице Красного Октября и избивали стоявших там проституток. С этого, собственно, и начался их конфликт с ментами, потому что проституток крышевали менты.

Вряд ли человек, который избивал проституток и их клиентов, позволит своей жене выйти на балкон в чем мать родила. Ведь это муж отвечает перед Аллахом за поведение жены, и в Судный день Аллах не спросит эту женщину, почему она ходила перед солдатами голой. Он спросит только «слушалась ли ты мужа», а все остальное он спросит с Вахи, и вряд ли Ваха, который рассчитывает, что своими делами он заслужил в раю пятизвездочный номер, спустит все свои дела из-за того, что он позволил жене бегать голой перед федералами.

Янгурчи ожидал, что полковник в краповом берете возмутится и вступится за соплеменника, тем более что это именно он договорился насчет женщин, но чеченец просто молча отвернулся и сел в «хаммер». Важный федерал в сером пальто тоже ничего не сказал.