Читать книгу "День джихада - Александр Щелоков"

Штаб мотострелкового полка расположился в подвале разрушенного трехэтажного дома, некогда бывшего школой-интернатом. Под низкими сводами тускло светила лампочка, подключенная к танковому аккумулятору. Разило помоями и хлоркой.

Полковник Панасенко с раздражением смотрел на комбата майора Носова.

— Ты бы хоть брился регулярно.

Майор, высокий и грузный, чтобы не упираться макушкой в сырой потолок, стоял перед командиром полка, втянув голову в плечи.

— Так точно. — Носов провел по щеке ладонью. — Тока нет, а у меня — электробритва.

— Уйдешь от меня, побрейся, иначе за чеченца примут.

— Так точно. — И уже менее бодро: — Если ток будет.

— Ладно, ты меня понял. Теперь докладывай, как дела?

— На букву "х", но не значит, что хорошо. Вроде у меня и батальон, а воевать некому.

— Терпи, казак. Самое большее через три дня обещали подослать батальон морской пехоты. Сменим тебя.

— Давно бы пора, товарищ полковник.

— Ты позавтракал?

— Так точно. — Сказать командиру правду Носов не смог бы даже под пыткой: офицер обязан быть сытым всегда.

— Тогда займемся топографией.

Что угодно, но топографию майор Николай Терентьевич Носов не любил. Не любил, потому что не знал ее. А не знал, поскольку не мог ее терпеть.

Карты, попадавшие в руки майора, ничего ему не говорили: змеящиеся линии горизонталей сбивали с толку, и он никак не мог понять, где обозначен гребень кряжа, а где — долина. Правда, с приобретением опыта Носов заметил: долины надо искать там, где протекают реки. Хуже, если на карте рек не оказывалось. Тогда линии водоразделов и водостоков сразу же путались и «хренота» в планировании боя возникала изначально.

Впрочем, не только в топографии, но и в других военных делах Носов был человеком серым, как сукно солдатской шинели. Комбатом в Чечню он попал лишь в силу извечного российского правила: «На тебе, Боже, что нам не гоже».

За три месяца до событий описываемого дня командиру мотострелковой двух бывших советских орденов дивизии генерал-майору Дубовику под его личную ответственность было предложено сформировать батальон и укомплектовать его «наиболее подготовленными солдатами, сержантами и офицерами». Батальон предназначался для отправки в Чечню.

Отдавая такой приказ, в Москве будто не думали, что ни один командир, если он не круглый дурак, не отправит кому-то «наиболее подготовленных солдат, сержантов и офицеров», и оставит себе тех, кто похуже. Может быть, в самом деле в столице не знали, что личная ответственность полковников и генералов кончается в тот момент, когда они передают своих подчиненных в другие руки?

Конечно, в приказе по дивизии, отданном командирам полков, генерал-майор Дубовик дважды повторил слова «наиболее подготовленные солдаты, сержанты и офицеры», но командиры полков — мужики себе на уме. В батальон, отправлявшийся на Кавказ, они сплавили всех, кто изнурял их терпение своей непригодностью, разгильдяйством и неумением.

Именно так майор Носов, которого командир полка собирался при первом подходящем случае уволить в запас, вдруг получил возможность продолжить службу.

Полковник Панасенко, уже в Чечне получивший в подчинение свежий батальон, поначалу возрадовался: как-никак — пополнение. Но уже через десять дней Панасенко хватался за голову.

Носов и его «шарага» — теперь переданный ему сброд полковник называл только так — показали, что ровным счетом ничего не стоят ни в одной из форм боя.

Пятерых носовских солдат за первые три ночи чеченцы умыкнули из боевого охранения. Еще трое вояк, погнавшихся за бесхозной коровой — то ли решили молочка попить, то ли мясца отведать, — напоролись на минное поле и остались на нем до прибытия саперов и похоронной команды. Корова, естественно, убежала невредимой, помахивая хвостом.