Читать книгу "За гранью - Питер Робинсон"

Когда у нее начались месячные, ее заперли в клетку. Там сидел Том, он уже не рыдал, потому что за три дня выплакал все слезы. Его била крупная дрожь. Дело было в феврале, погреб не отапливался, к тому же обоих пленников раздели догола. Кормить их не будут, это она знала, но ее это не волновало: она вряд ли доживет до той минуты, когда почувствует, как голод терзает ее внутренности.

Она уже не в первый раз оказывалась в клетке, и каждый раз по разным причинам. Прежде она попадала сюда потому, что делала что-то не так или не то, что ей было приказано. В этот раз ее закрыли из-за того, что творилось с ее телом, и от этого ей сделалось по-настоящему страшно.

Как только на верхней площадке лестницы захлопнулась дверь погреба, темнота как плотный мех окутала ее. Казалось, будто мрак трется о кожу, как кошка об ноги. Ее затрясло от холода и ненависти. Она ненавидела эту клетку сильнее всего на свете — сильнее побоев, унижений. Но она не плакала. Никогда не плакала. Да она и не умела.

Вонь в подвале стояла ужасающая; унитазом служило ведро, которое разрешат опорожнить, лишь когда пленников выпустят. И кто знает, когда это произойдет?

Однако хуже, чем вонь, был слабый, но непрекращающийся скрежет коготков, который начинал доноситься со всех сторон спустя считаные минуты после того, как щелкал замок. Она поняла, что это за звуки, как только почувствовала щекочущее прикосновение маленьких твердых лапок на своих ногах, а то и на животе, если решалась прилечь. Поначалу, чтобы отпугнуть их, она беспрестанно шевелилась и пыталась шуметь, но так уставала от этого, что проваливалась в сон, не обращая внимания на суету многочисленных непрошеных гостей. Несмотря на непроглядную темень, она по весу и по проворству лапок могла отличить мышей от крыс. Крысы были более опасны — одна ее уже укусила.

Она прижала к себе Тома, стараясь хоть чуточку его согреть и успокоить. Ей и самой надо бы успокоиться, но как это возможно здесь, в подвале?

Мыши сновали по ее ногам. Дернувшись от отвращения, она услышала писк придавленной к стене твари. Сверху доносилась музыка, такая громкая, что от басов вибрировали прутья клетки.

Она закрыла глаза, пытаясь оживить в воображении хоть какое-нибудь приятное воспоминание: тепло, темно-голубое море омывает золотой песок, вода в нем теплая и нежная, как солнечный свет, который окутывает тебя, когда выходишь на берег. Но у нее никак не получалось: она не могла представить ни песчаного пляжа, ни сада с яркими цветами, ни светло-зеленого леса, в котором так прохладно летом. Когда она закрывала глаза, то видела лишь темноту, изредка прорезаемую далекими красными вспышками; до ее слуха доносилось неясное бормотание и плач — ее охватывал ужас.

Она то засыпала, то просыпалась, уже не обращая внимания на возню мышей и крыс. Потеряла счет времени и не могла определить, сколько часов пробыла в подвале, прежде чем услышала доносившийся сверху шум. Музыка давно смолкла, и в тишине было слышно попискивание мышей и дыхание Тома. Ей почудилось, будто она различила звук остановившегося возле дома автомобиля. Голоса. Еще один автомобиль. Затем она услышала шаги над головой. Ругань и проклятия.

Внезапно наверху началось нечто невообразимое: кто-то изо всей силы колотил в дверь дубинкой, затем раздался треск, хруст и входная дверь, поддавшись напору, открылась. Том проснулся и тихонько хныкал у нее на руках.

Раздался крик, потом послышался топот, словно дюжина ног забегала по полу. Потом наступила тишина, которая длилась, как ей показалось, целую вечность; наконец она услышала треск, замок из двери подвала выбили одним ударом. Слабый свет пробился в распахнувшуюся дверь — лампочки в подвале не было. Голоса звучали все ближе. Яркий луч фонаря шарил по подвалу, подбираясь к ней, и она прикрыла глаза рукой. Луч осветил ее, и незнакомый голос воскликнул: «О боже! Боже мой!»