Читать книгу "Тайна «Нереиды» - Роман Буревой"

«По мнению префекта претория Марка Скавра, не стоит придавать значения передвижениям войск Чингисхана. Разведывательный отряд не более 20 тысяч после разграбления Экбатан ушел назад в Хорезм».

«Вчера вечером неизвестный зашел в таверну „Медведь“ и заказал чашу галльского вина. Когда хозяин отвернулся, чтобы взять бутылку, неизвестный вытащил „парабеллум“ и открыл огонь по посетителям. Мужчина и женщина были убиты, еще трое тяжело ранены. Хозяин, попытавшийся обезоружить убийцу, также получил ранение. Последнюю пулю неизвестный пустил себе в висок. Ведется расследование». «В автокатастрофе на Аппиевой дороге пострадало двенадцать машин. Один человек погиб, шестеро — ранены».

«Акта диурна». Канун Нон сентября (4 сентября), 1974 год от основания Рима

Туман наплывал с гор. Плотный, белый, как створоженное молоко. Его несло волнами, и черные макушки пиний в предрассветный час казались причудливыми окаменевшими растениями на морском дне. Вскоре всю автомагистраль накрыло плотной пеленой. Несколько авто остановились у обочины. Другие продолжали медленно ехать. Свет фар напрасно силился пробиться сквозь белый студень. Где-то впереди непрерывно гудел сигнал. Машины с надписью «Неспящие» сгрудились у въезда на мост. Вигил в блестящем от влаги плаще пытался навести среди беспомощных авто порядок. И вдруг туман пополз в стороны, будто разорвали занавес из тонкого виссона. Открылся мост через реку Таг. Шестипролетный мост, построенный еще в 858 году, он ни разу не перестраивался и никогда не ремонтировался. Да и к чему ремонтировать эти могучие арки, сложенные из циклопических гранитных плит? И вот этот мост, краса и гордость римской архитектуры, стал медленно оседать, сначала весь разом, будто скалы под ним сделались зыбкой трясиной, а потом треснул в нескольких местах и ухнул в реку. Застывшие в немом ужасе люди наблюдали, как, кувыркаясь вместе с гранитными плитами, летели вниз крошечные авто. Их фары — распахнутые от ужаса глаза — все еще светились желтым среди белых волн уползающего тумана.

Обшарпанный полугрузовик, оставляя за собой шлейф песка, мчался так, будто надеялся выиграть приз гонки пустыни «Звезда Антиохии». Водитель в защитных очках и белом платке, стянутом двумя шнурками, то и дело поглядывал на раскаленный диск, повисший недвижно в небе, чтобы тут же перевести взгляд на клочок карты, приколотой к приборной доске. По его расчетам, пора бы показаться вдали зеленой макушке единственной пальмы, стерегущей пустынный колодец. Пространство разбегалось вширь, но не менялось — красноватая рябь песчаных волн дышала жаром. Красота пустыни пугала и завораживала. Но путешественникам было не до красот. Водитель нервничал. Его пассажир тоже. Пассажир был молод и нетерпелив, он то хмурился, то старался казаться беспечным. Его легкий белый плащ, изрядно замызганный во время путешествия, украшали крупные черные буквы «АКТА ДИУРНА». Огромная фляга в парусиновом чехле висела на поясе. В отличие от водителя он смотрел не вперед, а назад, будто искал что-то в сером шлейфе пыли.

— Долго нам еще, Марк? — обратился репортер к водителю.

— Судя по карте, колодец где-то близко.

— Может, мы сбились с дороги?

— Может и так…

Корреспондент помянул подземных богов и погладил пузатую флягу. Но пить не стал — воды было мало.

Неожиданно раздался противный скрежет, машина дрогнула, как живая, осела на задние колеса, дернулась и стала тонуть в песке.

— Все? — спросил репортер таким тоном, будто давным-давно ожидал этой остановки.

Водитель выпрыгнул, обошел машину, заглянул под днище, пока еще оставался просвет.

— Приехали, — сказал он с неуместным смешком. — Задний мост полетел.

— Ну и что?

— Да ничего. Когда жара спадет, я к оазису за подмогой пойду. А ты залезай под машину и лежи, никуда не уходи. Флягу мне отдай.

— Что… — репортер ошалело посмотрел на приятеля. — Бросаешь меня без воды?

— Тебе лежать — не идти. Выпьешь воду из радиатора — вполне хватит. Только тормозную жидкость не пей — отравишься. От машины ни шагу, утром я вернусь с помощью.

Водитель перекинул через плечо две фляги, глянул на солнце — оно начало медленно сползать за горбатую дюну, — решил, что идти уже можно, и двинулся в путь. Репортер провожал его взглядом, пока водитель не скрылся за песчаным холмом. На красноватой шелковистой поверхности осталась черная цепочка следов. Небо над дюнами было удивительно яркое, странно было умирать под таким небом. Репортер уже взялся было за лопату, торопясь вырыть под машиной убежище, но передумал. Поднял сиденье, достал пачку исписанных листков, свернул в трубочку, перехватил бечевкой. Поверху начертал: «Квинту Приску, лично».

— Квинту везет, — пробормотал репортер. Потом отвинтил крышку пустой фляги и спрятал трубочку внутрь.

Теперь можно было заняться укрытием.

Инсулы на окраине, построенные после Третьей Северной войны, походили одна на другую — серые, с маленькими окнами, с наружными лесенками. Крошечные низкопотолочные квартирки, темные коридоры, сидячие ванны — от инсул несло бедностью за несколько миль. Казалось нелепым, что богатейшая Империя строила такие дома. Однако строила. Подальше от центра, подальше от глаз. Своих, чужих… Пинии и кипарисы, посаженные у входа, со временем разрослись. Зелень торопилась скрыть созданное людьми уродство. Старалась изо всех сил. Но не могла.

Рядом с многоэтажками сохранилась старая вилла, принадлежавшая до войны обедневшему всаднику. Теперь эту виллу, вернее, то, что от нее осталось, сдавали внаем. Плющ полностью покрыл дом, даже черепицу умудрились оплести буйные ветви. Сквозь узкие просветы в зеленом ковре немытые окна смотрели на Вечный город с усталым любопытством.

Префект римских вигилов Курций постучал и долго ждал, пока внутри раздадутся медлительные шаркающие шаги. Но дверь отворил не старик. Человек был молод, высок и широкоплеч. И тяжко болен. Зеленовато-серая кожа обтягивала острые скулы. Левая половина лица исхудала куда сильнее правой. Глаза смотрели на гостя и как будто ничего не видели.

Вставные глаза бронзовых статуй смотрят точь-в-точь так же — настоящие и все же неживые.

— Соседи не донимают? — спросил Курций, оглядывая пустой атрий, в углу которого догнивал ларарий с оторванными дверцами.

Пахло пылью, плесенью, запустением. Дом был болен, как и его хозяин.

— Еду иногда приносят, — бесцветным голосом отвечал хозяин. — Хотя я и не прошу.

— Тебе надо в больницу, Юний, — сказал Курций. — Или будет слишком поздно.