Читать книгу "Срок для Бешеного - Виктор Доценко"

Кумачовый плакат на побелевшем от изморози фронтоне здания вокзала небольшого городка гласил: «Вся власть принадлежит народу!»

Было раннее утро. Московский пассажирский еще медленно катил, сопя и лязгая тормозами, по первому пути, когда, пробежав по пустынному перрону, отряд автоматчиков оцепил место предполагаемой остановки последнего вагона. Три немецкие овчарки, подрагивая густой шерстью, застыли, точно в ожидании привычной команды: «догнать, схватить, сбить с ног, загрызть».

Заиндевелый вагон, похожий на почтовый, мертво глядя непроницаемыми окнами, замер, громыхнув, в кругу оцепления. Высокий сухопарый капитан устремился к распахнувшейся двери навстречу соскочившему со ступенек молоденькому лейтенанту, за которым появился двухметровый сержант с огромной кипой папок.

— Что-то много! — ответив на приветствие и хмуро кивнув на папки, бросил капитан. — Машин-то всего три… Опять как сельдей в бочки напихивать придется, — тяжело вздохнул он.

— Начнем, пожалуй? — спросил лейтенант.

— Давай, давай, лейтенант! — нетерпеливо буркнул капитан, переминаясь с ноги на ногу. — Больше часа ждем: заморозили совсем!

Пожав плечами, лейтенант взял у сержанта верхнюю папку и выкрикнул:

— Альп-боев! — Лащу тут же передал капитану. В тамбуре солдат, под стать сержанту, такой же здоровенный, зычно крикнув «Есть!», подтолкнул к выходу черноволосого паренька лет двадцати, который тонким голоском с восточным акцентом отрапортовал:

— Алл Акбарович, тысяча дзаятьсот шсстдэсэт восмой, стата сто Басмой, част второй, сам лат!

После чего он спустился на перрон, завел руки за спину и встал на место, указанное капитаном.

— Ты, чурка! Впервые замужем, что ли? Быстро на корточки! — зло приказал тот.

— Букреев! — продолжил перекличку лейтенант.

— Владимир Юрьевич, тысяча девятьсот пятидесятый, статья сто шестая, часть третья, шесть лет строгого режима, — вяло ответил пересыльный в кожаном пальто и опустился на перрон рядом с Альитбаевым.

— Сухонов!

— Валерий Юсупович, девяносто третья прим, девять лет!

— Не понял? — рявкнул капитан.

— Валерий Юсупович, девяносто третья прим, девять лет! — спокойно, не повышая голоса, повторил мужчина лет пятидесяти.

— Ты чего, еть твою мать, забыл, как отвечать нужно? Может, напомнить? — обозлился капитан.

— Ты, начальник, меня на репетэ не бери и маму мою оставь в покое: не с сявкой базаришь! — Сверкнув фиксой, Сухонов прищурил глаза и взглянул на капитана в упор.

Перехватив недобрый взгляд, капитан, не отводя глаз, выдержал паузу, соображая, как реагировать на явную дерзость, потом взглянул в карточку пересыльного и, решив не связываться, подчеркнуто вежливо произнес:

— Сухонов!

— Валерий Юсупович, тридцать седьмой, девяносто третья прим, девять…

— Вот так! Займите свое место… — удовлетворенно кивнул капитан.

— Говорков! — выкрикнул лейтенант.

— Савелий Кузьмич, тысяча девятьсот шестьдесят пятого, восемьдесят восьмая, часть вторая, девять лет строгого, — громко, но безразлично ответил кряжистый, крепко сколоченный парень, укутанный в синее байковое одеяло, чуть прикрывающее наручники.

Заметив его, капитан внимательно изучил его карточку и тихо бросил:

— Смотри у меня, паря: не советую… пристрелю на месте!

Пропустив мимо ушей слова капитана, Савелий Говорков скользнул равнодушным взглядом по случайным прохожим, глазеющим на происходящее через оцепление автоматчиков, поправил сползающее одеяло и занял место в сидячем строю.

— Никитчук!..

Перекличка шла своим чередом. Стоял конец ноября, и утро выдалось на редкость морозное. Осужденные же были одеты так, будто сошлись из разных времен года: летние курточки и пиджаки, пальто и легкие плащи, меховые полушубка и ватники.

Парень, закутанный в байковое одеяло, привлекал к себе внимание окружающих не только странной экипировкой и наручниками, но и всем своим невозмутимым, внушительным видом. Он как изваяние сидел на корточках, ни с кем не общаясь. Взгляд его голубых глаз был тяжелым и совершенно отсутствующим, словно все, происходившее вокруг, не имело к нему никакого отношения…

Получив, наконец, все дела, капитан сложил часть их в простой черный мешок, другую — в толстый портфель и передал все сержанту. Потом медленно обошел сидящих на корточках людей, приговаривая:

— Вы приехали в благословенный край, и закон для вас сейчас — Я! Все команды выполнять только бегом! Шаг влево, шаг вправо — считаю за побег, и стреляем без предупреждения… Ясно?!

Оглядев сидячий строй, он остановился взглядом на парне в одеяле и скомандовал:

— Первая группа — встать!.. За мной — марш!.. Осужденных погрузили в три закрытые спецмашины, прозванные в народе «воронками» или «черными Марусями». Колонна двинулась в путь и уже через несколько километров оказалась в тайге.

В машинах действительно было тесно, так что некоторым пришлось стоять согнувшись. На ухабах трясло — негромкая дружная ругань отмечала каждую выбоину.

Внутри было немногим теплее, чем на воздухе, и Савелий Говорков зябко кутался в одеяло. Наручники с него сняли. Притиснутый в угол, он смотрел прямо и безучастно.

Худой парень со шрамом через весь нос толкнул в бок соседа Савелия:

— Слышь, Каленый, ты же в 174-й хате парился?

— Ну? — мрачно отозвался Каленый. Его неестественно красное лицо оправдывало кличку.

— Значит, Студента к вам кинули?

— Ну?.. Это какого?

— Весь прикинутый такой… по фирме… Капустой еще башлял…

— Ну? — нахмурился Каленый, не понимая, куда клонит незнакомец со шрамом.

— Лапти гну!.. Тоже ведь за валюту парится… А этот, — он кивнул, кривясь, на Савелия, — в одном одеялке… Ощипали, что ль?

— Метлу-то придержи! — не поворачиваясь к нему, внятно проговорил Говорков. — Расшлепался…

Глазки парня со шрамом грозно блеснули: что позволяет себе этот фраер с валютной статьей? Но тут машину тряхнуло на очередном ухабе — тесная полутьма выдохнула отборный мат, однако Савелий расслышал шепот краснолицего:

— Не вяжись, я с ним в трюме парился… Видел, менты, его везде в браслетах таскают?.. Побздехивают, как бы носы им снова не порасквасил…

Машину вновь тряхнуло, и Савелий перехватил краем глаза Каленого, шептавшего на ухо парню со шрамом:

— Одно слово: бешеный! И кликуха такая…