Читать книгу "Репетиция убийства - Фридрих Незнанский"

С несколько даже опасливой улыбкой Борис Соломонович Хайкин поймал себя на том, что насвистывает ту, старую, утесовскую: «Сердце, тебе не хочется покоя». Может, конечно, сердцу и не хотелось покоя, но — ничего не поделаешь, оно в нем очень даже нуждалось. В последнее время Борису Соломоновичу нездоровилось. А все — пресловутое сердце, будь оно неладно. Регулярно, чаще по вечерам и ночью, за грудиной стучал гнусный острый молоточек, ноющая боль разливалась по телу, пульс частил… Ну нитроглицерин, понятное дело, у Бориса Соломоновича всегда был наготове, и дома, и на работе, во всех доступных местах. Вот только пользы от того нитроглицерина… И в жизнь Бориса Соломоновича вошел жуткий, как пишут в книжках, «липкий» страх. Все просто: Борис Соломонович Хайкин, преодолевший нелегкий и, чего уж греха таить, весьма тернистый путь от помощника начальника смены на буровой до начальника треста, ставший депутатом, а потом и вице-спикером Государственной думы, теперь, когда настоящая жизнь только-только начинается, естественно, не хотел умирать. А этот проклятый молоточек, как назло, принимался за свои разрушительные работы где-нибудь там под утро, когда страх особенно силен и бесконтролен…

Кардиограммы, датчики-проводочки, рецепты, сокрушенное покачивание головой давнего друга, доктора Кормильцева — доки в своем лекарском деле, и всяческие невыполнимые советы — все это обрушилось на седую голову Бориса Соломоновича. Нет, он себе, конечно, не враг, запускать сердце не собирается, жить хочет, но в санаторий уехать, пройти курс — не может, времени элементарно нет. Не может он себе позволить выпасть из обоймы, из процесса как раз сейчас, когда все так закрутилось.

Все, на что он готов согласиться, — это милые дедовские терапевтические меры, которые немножко успокоят его старое сердце. И вот Борис Соломонович уже пару недель честно пил теперь по утрам не черный кофе, а апельсиновый сок и травяной чай, снизил количество ежедневных сигарет до одной пачки «Мальборо-Лайтс» в день, а плюс к тому завел приятный ритуал, которого с неожиданным удовольствием придерживался вот уже который день. Между дневными и вечерними заседаниями Думы он теперь возвращался в милое сердцу Покровское-Глебово, пил свой овощной бульон, полчасика лежал на диване в кабинете, а потом около часа гулял со своей собакой, русской борзой Найдой, в обширном дворе роскошного жилкомплекса.

Ему нужно было просто неспешно ходить, дышать свежим воздухом и стараться получить как можно больше приятных эмоций. Отчего же нет? Самое приятное, что Борис Соломонович и вправду ощутил существенное улучшение самочувствия от рекомендованного курса. Забавно, что вынужденный спокойный режим обычно невероятно активного Хайкина породил просто-таки моду в думских кругах. Отныне всякий сколько-нибудь солидный депутат после утреннего заседания бросал что-нибудь многозначительное на тему пошатнувшегося здоровья, усаживался в персональное авто и отбывал в направлении загородного дома — с тем чтоб, значит, гулять там в тени деревьев и наслаждаться приятными эмоциями. Релаксация, сиеста — называйте, как угодно, Борису Соломоновичу было хорошо, вот и все.

Вот и сегодня он приехал домой в самом чудесном настроении, уже предвкушая, как пройдется аллеями уютного двора-сквера, как будет наблюдать за красавицей Найдой, как перемолвится словечком-другим с милейшими соседями…

Денек славный, чего уж тут. Солнце, потом вот эти все тени и блики на земле, Найду спустили с поводка, и она носится теперь с сумасшедшим лаем, то гоняясь за бабочками, то преследуя кошек, то притаскивая хозяину какие-то нелепые ветки, а то и просто так, туда-сюда, заходясь восторгом от полноты своего собачьего бытия. Борис Соломонович ощущал понятную растроганность — собак во дворе много, но борзая одна, да еще с такой родословной, есть чем гордиться, да и вообще было ему очень хорошо и уютно, и он с неким даже приязненным чувством вспомнил слова доктора Кормильцева: «Борис Соломонович, дорогой, никто еще не придумал ничего полезней прогулок. Я вам не предлагаю совсем отвлекаться от рабочих проблем, но вы ведь можете совмещать приятное с полезным. Прогуливайтесь себе не спеша — и думайте о чем угодно. Главное — гулять не меньше часа».

Поодаль, на необходимом, но почтительном расстоянии маячили верные телохранители Толик и Виталик, каковых Борис Соломонович в дурном расположении духа именовал «мое мясо», а в добром звал, по Свифту, «человеки-горы». Мысли текли легко и свободно, от закулисных думских проблем Хайкин перешел к проблемам финансовым, включавшим в себя не реализованные пока прожекты. Свернув на очередную очаровательную мощеную дорожку, шедшую вплотную к фигурной решетчатой стене вокруг усадьбы, Борис Соломонович обратил внимание на живописную группу беседующих поблизости от ворот. Три человека. Одного Борис Соломонович не знал — лысеющий солидный мужчина лет пятидесяти, одетый со щегольской небрежностью, жестикулирует скупо, улыбка неприятная, лицо весьма высокомерное. А вот с прочими двумя собеседниками Хайкин знаком был очень и очень неплохо. Виктор Тарасенков собственной персоной, ну как же, через две недели они с Борисом Соломоновичем даже сговорились сыграть в теннис на закрытых правительственных кортах. Конечно, Тарасенков Хайкина «сделает» еще в первом сете, но поразмяться не повредит. Субъект любопытный этот Витя Тарасенков. Бывший генерал ФСБ, одно это чего стоит. А ныне такой весь ушедший от закулисных политических игр, возглавляет теннисную федерацию страны… Ох, полюбили наши самые главные теннис. Нынче пора бы на карате переключиться или на что там — дзюдо? Короче, чтобы в кимоно ходить. А они все в теннис, впрочем, Витя Тарасенков — человек ушлый и дошлый, волну чувствует, скоро, поди, примется нашего брата по татами раскидывать…

Но вот что Тарасенков делает в обществе Кристины Арбатовой, а для близких (в том числе для Бориса Соломоновича) — просто Крыси? Неужели просто внаглую кадрит, старый козел, сладкоголосую нашу звезду? А Кристина — в своем репертуаре, глазками стреляет, ножку отставила, полотенечко через плечо, сумкой пляжной покачивает, невзначай светя коленкой в разрезе юбки, — не иначе как купаться наша девочка собралась…

Чуть поодаль, ясное дело, бросая друг на друга независимые и недружелюбные взгляды, роют землю ногами телохранители. Первой Бориса Соломоновича заметила Кристина, игриво крикнула ему: «Добрый день, дядя Боря, как самочувствие?» Тут и Тарасенков обернулся и поприветствовал: «Борис Соломонович, наше вам!» А тот, третий, только сухо кивнул и смотрел отчего-то не сильно ласково. Борис Соломонович к ним подходить не стал, только Тарасенкову улыбнулся, а Кристине ответил громко: «Девочка, родители будут звонить, поклон передавай, отцу скажи, наберу его в понедельник!»

Приличия были соблюдены, и Борис Соломонович размеренным шагом двинулся дальше, размышляя о своем, о депутатском. Иногда он покрикивал на Найду, если она лаяла уж очень громко и тем пугала чьего-нибудь ухоженного ребенка (а скорее, его истеричную няню — доктора наук).

Но тут случилось именно то, чего Борис Соломонович давно подспудно опасался: Найда узрела Кристину Арбатову, и всплеск бескорыстной страсти не заставил себя долго ждать. Кто его знает, чем так угодила привередливой псине амебообразная Кристина, вряд ли русские борзые способны оценить безграничный талант и несусветную красоту отечественных эстрадных певиц. Но, видно, Найда чуяла что-то родственное, ибо любила Арбатову всей душой, что и демонстрировала безудержным лаем, совершенно «вентиляторным» движением хвоста и абсолютно человеческой счастливой улыбкой. В данный момент собака имела возможность явить свой восторг без помех. Бабочки, травка и даже окрестные кошки были забыты: Найда гигантскими скачками понеслась к Кристине.