Читать книгу "Бог не играет в кости - Алекс Тарн"

«А вот я тебя!..» — Берл сильно гребанул руками, для большей грозности задудев в дыхательную трубку. Но крупная серая рыбина с темными пятнышками по бокам лишь лениво шевельнула хвостом и сразу разорвала дистанцию. Ах ты, черт, ну никак не пугается… Рыба-шар, в просторечии именуемая «абу-напха», имеет обыкновение сильно раздуваться в случае опасности. Но Берл, похоже, не внушал ей особых опасений. То ли дело смуглые бедуинские подростки, вооруженные сетью и блестящими острыми гарпунами. Этих любой абу-напха боится пуще смерти, что, собственно, и является причиной охоты: убитые на пике ужаса и размеров рыбины высушиваются и продаются туристам в качестве экзотических абажуров.

«Дурак ты, бижу, — разочарованно думал Берл, оставив в покое неустрашимого абу-напху и медленно дрейфуя вдоль края коралловой стенки. — Кого не надо боишься, а меня игнорируешь…»

Он фыркнул на собственное легкомыслие:

«Как же, как же, легко тебе говорить, из тебя-то абажуры не делают».

«Гм… потому и не делают, что я от страха не раздуваюсь!»

«А вот если бы делали, то еще как бы раздувался… Вот ведь какой заколдованный круг получается».

Как и всегда под водой, он испытывал необыкновенное чувство, близкое к восторгу и одновременно глубокий покой и уравновешенность. Если бы можно было так и жить, превратившись в рыбу и неторопливо плавать на своем участке рифа, любуясь неимоверными красками подводного царства!

Он успел углядеть раскрытую зубастую пасть, высунувшуюся из кораллового грота, и нырнул — как раз, чтобы оказаться нос к носу с небольшой муреной. Какое-то время они смотрели друг другу в глаза: Берл с задорным выражением забияки, ищущего приключений на чужой танцплощадке, мурена — с усталостью измученного насморком больного, поневоле вынужденного дышать исключительно через рот. Наконец рыба решила не связываться и попятилась в грот. Зато налетела стайка старшин в полосатых тельниках, никогда не упускающих возможности поиграть с неуклюжим человеком. Берл, конечно же, не отказал им в этом удовольствии, безуспешно пытаясь дотронуться до вертких маленьких наглецов. У большого анемона он был по собственному недосмотру атакован крошечным самцом рыбки-клоуна, который самоотверженно охранял гнездо, спрятанное в колышущихся ядовитых зарослях. Желтенький клоун размером с ладонь отважно наскакивал на многократно превосходящего противника и даже разок ущипнул Берла за голень. Пришлось спешно ретироваться.

— Понял? — Берл оглянулся на абу-напху. — Вот как надо, бижу…

Прямо под ним большая рыба-попугай с меланхоличным видом соскребала питание с коралловой ветки. Хруп-хруп… с таким-то клювом, отчего бы и не поскрести… хруп-хруп… Еще ниже, сливаясь со дном, шевелила сумасшедшими глазами рыба-крокодил, на дальней отмели покачивались песчаные угри. Берл взглянул на часы. Уже скоро полчаса — как одна минуточка. Эх… пора выходить. Ради остроты ощущений он еще немного погонялся за коричнево-бело-бежевым лучистым скорпионом, который по ядовитости не уступал самым опасным змеям. Слегка обалдев от такой наглости, рыба сначала удирала, а потом, когда пришла в себя и развернулась, чтобы задать Берлу хорошую трепку, трусливый преследователь немедленно покинул поле боя, отступив в сторону берега. То-то же… скорпион расправил иглы и, вернув себе подобающую солидность, снова завис в неподвижности над фантастическим коралловым ландшафтом.

Берл вышел на берег, с сожалением сменив прохладу морской воды на сухую сорокаградусную синайскую жару. Бедуин в белой галабие сидел под пальмой, колдуя с костерком.

— Что слышно, Селим? — Берл говорил на иврите. — Когда чай будет?

Парень поднял голову от закопченного чайника и улыбнулся чернозубой улыбкой.

— Чай готов, господин. Когда назад поедем?

— Вот чаю попьем и поедем… — Берл присел на корточки. Недолгое израильское присутствие в Синае оставило после себя прекрасные дороги и поголовное знание иврита среди местных бедуинских племен. Первое мало-помалу приходило в негодность, зато второе продолжало цвести пышным цветом, подкрепляемое толпами беспечной израильской молодежи, охочей до синайской расслабухи, роскошного рифа и дешевой травки.

Селим протянул Берлу маленький стаканчик черного бедуинского чая, приторно сладкого, горячего, но на удивление подходящего к сумасшедшей жаре. Берл отхлебнул и замер, глядя сощуренными глазами на синюю рябь моря, на голубоватый саудовский берег напротив и на черный сухогруз, неторопливо продвигающийся на север, в сторону Эйлата. Он вдруг поймал себя на мысли, что мог бы вот так сидеть часами, даже неделями… может, даже всю жизнь. Эта слепящая рябь, под которой плавают несговорчивый абу-напха и храбрый клоун, и прочее все… прочее все, что даже невозможно описать, но главное — знать, что оно там есть. Этот дальний берег, плывущий в слоистом от жары соленом воздухе, эти красные синайские горы за спиной и белый песок под ногами, и обжигающий чай, и финиковая пальма над головой.

— Налей-ка мне еще, Селим…

— А как же… — улыбается бедуин. — Не хочет ли господин курнуть кой-чего хорошего?

— Нет, бижу, господин не курит. Ты сам-то кури, господин без предрассудков.

— Зачем предрассудков? — возражает щедрый Селим, неправильно истолковав незнакомое слово. — Селим угощает. Кури мою, даром!

Берл вздыхает и закрывает глаза, а под веками мечутся солнечные пятна в прозрачной воде и насморочная мурена, и нахальные старшины, и цветастые рыбы-бабочки в зарослях горгоний.

— Поехали, Селим, дружище. Пора домой, в гостиницу.

А Селим что, Селиму — пожалуйста. Бедуин быстро собирает нехитрое добро: коврик, чай с чайником, где копоть — сантиметровыми слоями, деревянные стойки, дровишки… дорого топливо в пустыне… вот и все — поехали, господин. И садятся они на верблюда, а точнее — на тендер «тойота», любимое средство передвижения в новейшей бедуинской истории. Щелчок ключа в замке зажигания — как щелчок кнута по верблюжьей спине — эй, горбатые, эй, залетные!.. Залетные? Нет, заступные… верблюд ведь не летает, даже не бегает, верблюд ступает… чего, впрочем, не скажешь о ведомой обкуренным Селимом «тойоте». Йалла, вперед, прыг-скок по выбеленной солнцем, пылящей пустыне, в объезд армейского египетского поста, где надо платить бакшиш неизвестно за что сонному солдату в стоптанных шлепанцах, йалла-эй, бедуинская вольница, даабское такси!

Сопровождаемые шлейфом пыли, они миновали вади Гунейн, оставив далеко справа армейский блокпост под египетским флагом. Вот и шоссе, и белые дома Дааба, и длинные вечерние тени разноцветных синайских гор, и свежий ветер, шепчущий на языке пальм. Берл расплатился с бедуином за дневную прогулку, кивнул портье-суданцу, поднялся в номер. Тепловатый душ, упругая кожа… а под веками закрытых глаз — колышущиеся прозрачные анемоны и рыбы-бабочки, и лучистый скорпион, висящий над ярко-зеленым кустом коралла, именуемого «латук» за свою салатную внешность.