Читать книгу "Сирены Амая - Николай Ободников"

Николай Николаевич Ободников

Сирены Амая

© Ободников Н. Н., 2023

© Оформление. ООО Издательство «Эксмо», 2023

Часть I. Берега

1. Наказание Аннели

Марьятту пошатывало от усталости. Временами перед глазами вставал образ двух зеленых холмов, способных накормить стада овец, а потом с неба начинало изливаться пламя и холмы вскипали. Затем они проваливались, и на их месте возникала огненная шахта, уводившая в недра земли.

В груди вспыхнули два очага боли, и Марьятта застонала. Действие обезболивающего заканчивалось. В голове пронеслась безумная, но правдивая мысль: Красный Амай следит за ней тысячами глаз, прислушивается к ее дыханию. К счастью, глаза, которые могли бы обнаружить ее грех слабости, были обращены в другую сторону.

На небольшом деревянном помосте кричала Аннели, одна из немногих в общине, чье лицо было ровным, как крылья бабочки. Ее прерывистый вопль, походивший на стон рожавшего в муках животного, разрывал ночные звуки тайги и, отражаясь от камней, уходил в звездное небо.

В отблесках факелов было видно, как Аннели, голую и безгрудую, удерживают две фигуры в черных рясах. Секунда-другая, и девушку поднимут на плечи, ее похоронное ложе.

«Камни – ваши матери! Они же вас и прихлопнут!» Марьятта едва сдерживала себя, но это не мешало ей кричать в своем внутреннем мире. В глазах все расплывалось, и она быстро протерла их ладонью.

За помостом и под ним сгущалась тьма. Марьятта знала, что там находится огромная дыра в скальном массиве, ведущая прямиком в живот их бога. Дыра так и называлась – Глотка Амая. Да и могла ли по-другому называться пасть, не ведавшая никакого насыщения?

Крики несчастной Аннели сменились захлебывающейся отрыжкой, и ее стошнило кровью. Такое нередко случалось, когда желудок был заполнен пищей. В таких случаях бусины, прежде чем обжечь внутренности и прикипеть к ним, выталкивали наружу все лишнее. Как правило, вместе с кровью.

Джакко и Димитрий зашептались, вытягивая шеи, и Марьятта ощутила злорадство. Ей было жаль Аннели, но она хотела, чтобы все пошло не по плану. И если уж земля не провалится, чтобы сожрать всех, то пускай хотя бы это крошечное отклонение досадит остальным. Одна из фигур присела и принялась шарить пальцами по крови, исторгнутой Аннели. Наконец показала, что все в порядке.

Люди, казавшиеся призраками в оранжевой тьме, оживились. Марьятта не видела лиц, не желала смотреть на них, но догадывалась, что сумасшедшая радость превращала улыбки в оскалы, а глаза – в горящие угли. Даже дети напоминали крошечных истуканов, впавших в ночной безумный раж.

Справа колыхнулись черные ленты широкополой шляпы, и Марьятта беззвучно ахнула. Вирпи, одна из страшнейших женщин общины, стояла совсем рядом. Навеваемый ею страх происходил от осознания того, чем именно она занималась в сарайчике со странным и бессмысленным названием.

Вирпи запрокинула голову и тяжело задышала; глаза выкатились, губы задрожали, выталкивая бессвязные слова благодарности. Это состояние исступления, будто по цепи, передалось остальным, и вскоре Марьятта, едва не съеживаясь от ужаса, очутилась в центре бормочущей толпы. Ритуал впервые вызывал у нее такое отвращение.

Аннели испустила крик, который с уверенностью можно было назвать воплем яростной обиды.

– Я просто хотела другой жизни! – прорыдала она.

Ее голос, словно длинная игла, уколол мозг прямо сквозь череп. По крайней мере, такое ощущение возникло у Марьятты. Но куда важнее было то, что она распознала в этом рыдании. Ересь. Слабость, облеченную в слова. А еще мечту, которую убивали на глазах нескольких десятков человек.

От группки фигур в рясах, обособленно стоявшей у помоста, отделилась самая высокая. Антеро. Если кто-то и должен был ответить вероотступнице, так это старейшина.

– А ты попроси о другой жизни лично, – посоветовал он, обращаясь к Аннели. – Только говори громче, экотаон: чтобы Он тебя услышал. А еще лучше – вопи об этом.

В груди Марьятты все замерло, кровь будто смерзлась от страха. Из дыры выползало тяжелое и мощное дыхание.

А потом оттуда рванул рев.

Сперва он напоминал протяжный выдох, несший в себе простейший звук, который мог исторгнуть даже новорожденный. Затем звук трансформировался в нечто визгливое и настолько глубокое, что оно могло принадлежать только древнему существу, выражавшему ярость где-то глубоко под тоннами земли.

Несколько рук встряхнули Аннели, на мгновение приглушив ее рыдания, и подняли. Марьятта, единственная, кто не запрокинул голову в экстазе, в последний раз посмотрела на эту маленькую девушку, лишенную даже права называться женщиной.

Тени от факелов вздрогнули, когда те же руки сбросили жертву в ревущую глотку земли.

Истошный и безобра́зный крик Аннели, в котором не было ни красоты, ни благородства, лишь животный страх смерти, парализовал Марьятту. Она замотала головой, размазывая ладонями по лицу слезы.

Вопль Аннели сменился звуком, какой обычно бывает, если резко приложиться грудью о препятствие, а потом и вовсе стих. Амай не церемонился с отступниками. Подземный рев стихал, говоря об удовлетворении его обладателя.

Члены общины один за другим расходились, исчезали в ночной тайге. Но едва ли кто-либо из них осознавал собственную ничтожность или уродство. Огни факелов разбрасывали острые тени. Где-то на западе завыла дыра поменьше. Нет, бог на сегодня сыт. Он просто напоминал о себе – этим жутким воем в ночи.

Побрела со всеми и Марьятта, спотыкаясь в темноте. В груди двумя змейками, свернувшимися в клубок, пульсировала боль. У нее еще оставался кеторол. Последний блистер с убийцами боли. Но что будет, когда и он закончится? Да ничего нового. Придется опять посмотреть в глаза той, что продолжала резать и резать, несмотря на все крики и увещевания.

Ладони сами собой сжались в кулаки, и Марьятта тихо, сквозь слезы, рассмеялась.

2. Находка Пикуля

Вид пса, с лаем носившегося за чайками, мог вызвать улыбку у кого угодно, но только не у человека, собиравшегося позвать собаку по имени, которое сложно было назвать собачьим. Спрятав нос в воротник стеганой куртки, Антон Юрченко, больше известный на работе как Юрч, еще раз огляделся. Коттеджи и многоэтажки Пираостровска, оставшиеся вдалеке и ставшие добычей утренней хмари, утверждали, что никто ничего не услышит. Прибой также клялся в том, что звук будет погашен в радиусе двадцати-тридцати метров.

Море, редкие острова и небо напоминали монохромную картинку, и только по каменистому берегу сновало яркое тигровое пятнышко. Пес породы басенджи напоминал точку от исполинской лазерной указки, которой забавлялся