Читать книгу "Рутея - Андрей Валерьевич Скоробогатов"

Рутея

Пролог

Я был тогда чудовищно, неприлично молод. Я снова залез тем утром на Призму.

Мне уже прописывали за это пять часов штрафных работ, но я лез туда снова и снова. Мать запрещала мне, отец угрожал выпороть, если я снова полезу. Но я не выдерживал.

Круче всего, конечно, было залезать на самую верхотуру на закате. Жаль, что такое у меня получалось только один раз. С высоты в триста восемьдесят метров видно не только Утёс на западе вместе с пограничными батареями, но и Заповедник. Узкая полоска низких облаков в эти часы подсвечивается лучами заходящего солнца, и под ней заметно яркую, ядовито-зелёную подложку.

Никто из знакомых мне людей не был в Заповеднике, хотя он всего в пятидесяти километрах от нас. И лишь единицы в городе видели мрисса живьём. Каждый новый документальный фильм про экспедицию к зеленокожим становился сенсацией и в наши дни.

В три часа дня весеннее солнце печёт, и над Заповедником видно лишь серую размытую полоску облаков.

После заката с Призмы в простой бинокль можно было разглядеть планеты системы — соседку-Землю и соседа-Дарзит. В большой телескоп, говорят, просматривалась их атмосфера и континенты. Но настолько поздно я ни разу не засиживался.

— Надо же, уже четыре века живём на одной планете, а никак не привыкнем к ним, — сказал я Тембе.

— К кому? — он выключил трансляцию.

— К мрисса.

Темба Аллейн сидел рядом со мной в укромном месте на верхнем ярусе, всего в полуметре от толстенного купольного синтостекла. Здесь не было камер, а охранные дроны сейчас появлялись очень редко — поговаривали, что они вообще сломались. Молодой иасканец был моим проводником, хотя я уже настолько хорошо выучил маршрут, что два раза залезал и без него. Мы уселись на обломки бетонных конструкций, торчащих под самым потолком, смотрели в горизонт, болтали ногами и слушали в наушниках «музыку свинца» — какого-то малоизвестного уличного музыканта из Рутении.

Пол верхнего яруса, давно заброшенного в этой части Призмы, виднелся где-то в пяти метрах внизу, а в разломанных лестничных проёмах правее нас просматривался и уровень ниже — метров тридцать, а то и сорок. Дул ветер — благодаря защитным панелям, не такой пронизывающий, как снаружи. Но выше нас в панелях были пробоины, и на сквозняке можно было легко простыть. Стекло гуляло, скрипя и прогибаясь под сильными напорами ветра.

— Мне всегда казалось, что мы живём не на краю утёса, а на берегу. Типа, там, за краем, не болота и джунгли, а какой-нибудь океан, — сказал я.

— Это да. Что бы ты сделал, если бы увидел мрисса? Я бы, не задумываясь, прикончил бы.

— Почему?

Он пожал плечами.

— Скользкие, противные. Лягушки. Правильно делают, что не суются.

— Тебе же рассказывал историк? Как-то сунулись. В Новое Средневековье. И наши, и с той стороны континента. Отхватили пару тысяч гектаров за Утёсом. И сразу землетрясения, лучевая болезнь, ураганы…

— Это всё сказки! Я думаю, это рутенийцы устроили. Проклятые полукровки…

Мне захотелось сказать что-то едкое в ответ, но я сдержался.

— Нет, не рутенийцы, чувак. Эти дикари владеют какой-то тайной. Либо их кто-то защищает.

— Вон, смотри! — Темба указал пальцем в сторону высокой батарейной башни в километрах восьми от нас. Я пригляделся — из подземных ангаров поднялся полупрозрачный шарик сферолёта и полетел в сторону города. — Дредноуты! Вот кто защищает. Нас от них! И от рутенийцев.

— Это не дредноут, это снабжение. У дредноутов под сферополем ещё и броня, они сильнее блестят на солнце. И это не они нас защищают! Это пограничники их защищают, от нас, как ты не понимаешь. Чтобы никто в Заповедник не вздумал убежать. Вот говорят, что они парализуют взглядом при встрече. А я читал, что это специальный гипноз, которым нас кто-то другой облучает, чтобы мы им не причинили вреда. Они же разумные, и охраняемый вид.

Темба нахмурился, насупился. И без того узкие глаза превратились в щёлочки.

— Да где ты этого всего нахватался⁈ У этих, что ли, с рутенийских каналов? Умничает он! Ботаник! Полукровка!

Я вскочил.

— Что ты сказал⁈

— Что ты полукровка! По тебе же видно, что тебя мамка нагуляла на стороне! За это и отец лупит. Ты метис!

«Метис» в этих краях до сих пор считалось словом оскорбительным. Замахнулся, чтобы врезать ему в грудь или в плечо, но в последний миг одумался. Бетонная балка шириной всего сорок сантиметров, врежешь чуть сильнее — упадёт вниз и разобьётся.

На пожизненные рудники на Архипелаг я не хотел. И вид у полноватого парня был скорее беспомощно-смешной, чем агрессивный.

К тому же, как ни крути, парень был прав. Я был метисом, которых многие в наших краях, памятуя о расовых чистках при диктаторском режиме полувековой давности, до сих пор не любили.

— Сам полукровка, слышишь! Иаски все полукровки, вы синтезированная раса. И вообще, такого народа не было на Земле. Была такая корпорация-директория — И-А-С. Индонезия, Аляска, Сингапур! Ещё Монголия, Перу и этот… Вьетнам, кажется. В вас специально намешали куча разных народов, четыре поколения скрещивали друг с другом, чтобы выживаемость повысить, и язык у вас искусственный, я читал.

— Опять он умничает! Ну, я хотя бы чистокровный иаск, а не такой, как ты. Таких, как вы, ещё век назад…

И вдруг он замер на полуслове, неподвижно вглядываясь в меня. Поднялся и смотрел на меня стеклянным взглядом.

Мне стало страшновато. Я попятился к лесенке, придерживаясь за стекло.

Дело в том, что такое уже случалось со мной — раз пять за последние недели. Люди — однокашники, продавцы, даже родители — останавливались на середине разговора и вдруг начинали на меня пялиться. Со мной и самим такое случилось один раз. Стоишь, пялишься на себя в зеркале, а внутри как будто кто-то шарится по моим мыслям.

Причём в прошлые разы, как и сейчас, это часто случалось при обсуждении каких-то политических или расовых вещей. Например, когда я заговорил про новости о таинственных исчезновениях людей из запертых квартир. Или о провалившейся четыре века назад колонизации Дарзит.

— Эй, ты чего? Что с тобой⁈ — крикнул я.

Это помогло, Темба моргнул и замотал головой, протёр глаза.

— Что?

— Ты как будто в трансе был.