Читать книгу "Обрыв - Олег Сергеевич Савощик"

Олег Савощик

Обрыв

Стрелки показали начало двадцатого. Меньше трех часов до отбоя. Почти одиннадцать до новой смены. Потом личное время и снова отбой.

Восемь часов работы.

Восемь часов бытовых забот.

Восемь часов сна.

Вчера Самосбор забрал парнишку из сборочного цеха. Значит, к моей выработке накинут еще. Естественно, без доплаты.

Десять часов работы.

Семь часов бытовухи.

Семь на сон.

Глухой удар из глубины перекрытий заставил отвлечься от проклятого циферблата, в котором сосредоточилась вся моя жизнь. Я посмотрел на улицу сквозь заляпанное стекло единственного в блоке окна.

Работа, скука, сон. Иногда вой сирен и щелчки гермозатворов.

Повторить.

Я не жалуюсь, все так живут. Но иногда просто хочется посидеть у окна, покурить, даже если по ту сторону лишь завешенный дымкой бетон да глухая стена в десятке метров напротив.

Затушив бычок о треснувший край подоконника, задумчиво покрутил в руке последнюю пачку. Шершавый, приятный на ощупь картон еще не успел помяться в кармане, яркая наклейка и зазывно торчащий язычок тонкой фольги словно намекали: одной сигареты в такие моменты мало. Но пачка последняя, а ежемесячных талонов на курево ждать четыре дня.

Опять придется стрелять у мужиков или искать барыгу через «ГнилоНет».

Махнув рукой на эту мысль, я снова чиркнул спичкой.

— Ты коммунистом был? — Мужчина, стоявший на коленях неподалеку, достал голову из мусоропровода и повернулся ко мне. — А? Был?

— Я и сейчас коммунист, — бросил я.

Конечно, коммунист, будто у меня есть выбор! А за другие речи можно и от ликвидатора пулю схватить.

— Во! Я и говорю — иные сюда не попадают! Все верили и строили этово, как его? Будущее светлое, равное для каждого. А вон чего понастроили. И сюда попали. Бесконечная хрущевка, где у всех поровну и жизни, и смерти. Ад это, говорю тебе, ад для всякого коммуняки. — Мужик закончил тарабарщину и снова засунул бритую макушку в люк мусоропровода.

Что он там делает, я не знал и, по правде, знать не хотел. Лелик — очередной безумец, проигравший разум в стенах Гигахруща. Работа, сон. Оставшееся время мы либо забиваем рутиной — от хлопот по дому до бессмысленного просмотра передач по ящику — либо задаем вопросы без ответов. Пока наше здравомыслие не сойдет с рельс, утратив последнюю связь с реальностью.

Если Самосбор не опередит.

В коридоре послышались торопливые шаги. Я хорошо изучил этот путь, как и всякий, кто хочет успеть к гермозатворам жилого блока вовремя. Сто метров по обшарпанному полу, направо еще десять. Дверь на лестницу, два проема вверх, еще семьдесят метров. Меньше трех минут на все, и если сорваться с места в первые секунды тревоги — останешься жив.

— Так и думал, что найду тебя здесь. — Дима даже не запыхался. — Серег, у нас ЧП.

Я протянул ему тлеющую сигарету, как раз на одну затяжку осталось. Пускай дым в его легких отсрочит новость хоть на мгновение. Почему я должен знать это сейчас? Не хочу.

Это не сирены, значит, ЧП подождет еще секунду.

— Лифт оборвался.

Вот это действительно хреново. Старые механизмы часто ломались, кабины застревали, а ремонтников порой приходилось ждать неделями. Но обрыв… Починка может затянуться от нескольких месяцев до бесконечности.

С неисправным лифтом плохо, без него еще хуже: следующий только на семнадцатом, а значит, одиннадцать этажей придется топать пешком. Каждый день.

Но лицо брата казалось серее обычного, и стало понятно — он не договорил.

— Кто там был? — чувствуя мерзкий холодок за ребрами, спросил я.

* * *

Из полуоткрытой двери нашей комнаты доносился приглушенный плач:

— Что я мужу скажу? Он в две смены работает, только бы я могла за детьми смотреть. А я… не досмотре-е-е-ла!

— Ну тише, тише, девочка моя.

— Ведь запрещала подходить к лифту без взрослых!

Решил не мешать им. В потертый халат тети Поли хоть раз да заходила поплакаться каждая женщина нашего этажа. Тетя не откажет, всегда найдет слова, подставит плечо.

Славка и Катя, брат с сестрой, единственные, чей смех слышался в этих стенах. Еще вчера я выходил прикрикнуть на ребят за то, что лупили резиновым мячом в гермодверь нашей квартиры. Какого черта они делали в кабине? Игры играми, но страшилки о несчастных, которые застряли между этажами во время Самосбора, здесь всякий учит с детства.

На кухне Вова ковырялся серыми от пепла пальцами в банке с бычками.

— О! Мужики! Угостите дядю сигаретой, — мужчина вытер руку о свою неизменную тельняшку.

— Пошел в жопу, Вовчик, — огрызнулся Дима.

— Ты че, сука? Ты как с ветераном разговариваешь? Я воевал! — тельняшка вскочил, едва пошатываясь.

Как сюда занесло бывшего ликвидатора с верхних этажей, никто толком не знал. Сам он предпочитал отмалчиваться, а мы не лезли с расспросами. Одни приходят, словно ниоткуда, другие пропадают. Дело привычное.

О прошлом Вовы можно догадываться лишь по химическому ожогу: левая часть лица и шеи превратилась в безобразное месиво застывшей, будто кровь на морозе, плоти. Еще по железяке вместо руки.

— Опять нажрался. — Дима скривился. — Я видел утром Ирку, у нее весь нос распух. Когда ты уже человеком станешь, падла?

— Можно подумать, кто-то здесь остался человеком. Сигарету зажали, — буркнул Вова, усаживаясь на место. Расшатанная табуретка жалобно скрипнула под его задом в дырявых трениках. — Сами вы в жопу идите, щенки. Пиструн еще не вырос, так с дядей разговаривать.

Вовчик мог бы поломать нас с Димкой одной, что говорится, левой. Лично видел, как его протез гнет пятисантиметровые трубы, словно картонные. Но сейчас барыга, видимо, опять запоздал с новой батареей, и железяка бесцельно болталась лишним грузом.

— Вы уже позвонили? — я запоздало спросил Диму, решив больше не обращать внимания на тельняшку.

— Конечно. Ответ — как обычно: бригада будет в течение пяти дней.

— Уверен, что обрыв?

— Сам слышал. Скрежет страшный и этот грохот издалека, в самом низу… такое запомнишь. Я со смены вышел счетчики проверить, а мать их рядом была, мусор выносила. Она тоже слышала.

В коридоре стукнул гермозатвор.

Алина разулась на ходу, привычно разбросав по углам обувь, прошла на кухню и уселась на свободную табуретку рядом с хмурым Вовой. Вытянула ноги в драных колготках.

— У-у-у, наконец-то. Как же болят, — выдохнула она. — Опять лифт стал?

— Оборвался, — я покачал головой.

— Ого! Зараза, теперь до семнадцатого пешком топать.

Девушка работает на семидесятом, у нее на одну пересадку больше, чем у меня. Немудрено, что наши первые мысли совпали.

— Лин, там были дети. Славик с Катькой.

— Это плохо, — спустя секундное молчание. — Вы пожрать не грели?

Я всмотрелся в ее лицо,