Читать книгу "Консультант - Анна Волошина"

«Вы можете купить автомобиль любого цвета при условии, что этот цвет – чёрный!»[1].

Рис («Кристианом меня называют исключительно те, кто лезет не в свое дело!») Хаузер покосился на свою спутницу и украдкой вздохнул. Чёрт с ними, с автомобилями! Когда человек, заявивший, что если бы он делал то, чего от него хотят, люди до сих пор ездили бы в каретах, обрушил на Америку свой «Форд-Т», с выбором было слабовато. И вовсе не дешевизна чёрной краски, как многие думают до сих пор, породила знаменитую фразу. Просто первые конвейеры Форда заработали, когда единственной краской, достаточно быстро сохнувшей для процесса массового производства, был чёрный японский лак. Ничего личного, только бизнес. Но кто и зачем ввёл моду на брюнеток?!

Их и так развелось слишком много – на вкус Риса. Неудивительно, в общем-то: чёрные волосы и карие глаза всегда являлись доминантными признаками. Вселенское смешение кровей тоже оказалось не в пользу голубоглазых блондинов почти повсеместно. К примеру, Хаузер знал о клиниках, где родители за недурные деньги заказывали себе светловолосых детей. Более того, ему довелось побывать на паре-тройке планет, где подобные заказы финансово поощрялись правительствами. И отказ одного из будущих родителей от предложенной другим идеи произвести малыша-блондина служил куда более веским поводом для развода, чем измена.

Сам Рис был счастливым обладателем русой шевелюры, цвет которой в зависимости от освещения мог варьироваться от почти морковно-рыжего до невыразительно-пепельного. Глаза тоже «гуляли»: бывали и серыми, как полярное море в шторм, и голубыми, как ясное утро в горах. При дурном настроении уходили в глухую бутылочную зелень, а в гневе случались и вовсе чёрными. Это являлось отличительным признаком третьего и далее поколения, выросшего на Аделаиде. Рис Хаузер принадлежал аж к двенадцатому, и втайне гордился, когда слышал, как его соотечественников называют «хамелеонами».

Ученые так и не разобрались, что стало причиной такого генетического выверта, но факт оставался фактом: Аделаида переваривала кареглазых брюнетов без остатка. А ведь такую штуку, как импринтинг, никто не отменял.

И вот – мода. Нет, это ж надо было додуматься! Филиал проверенного эскорт-агентства, в котором ему подобрали Бернадетт, запросил изрядную прибавку к стоимости контракта за одно то, чтобы она стала хотя бы шатенкой. И то, по словам менеджера, только эта сотрудница, новенькая, согласилась перекрасить волосы.

Конечно, можно было не мудрить, а подцепить девицу прямо на месте. Благо, политика, проводимая Томом Хельгенбергером Старшим, владельцем «Семирамис» и, кстати, большей части планеты, это не только позволяла, но и приветствовала. Однако заключённый контракт, во-первых, чётко прописывал права и обязанности нанятой красотки. Во-вторых же, прибытие в прославленный отель уже со спутницей позволяло избежать назойливого внимания «отпускниц».

Том Хельгенбергер полагал, что приятное следует совмещать с полезным. Причём приятное и полезное должно присутствовать у обеих договаривающихся сторон. Так среди служащих «Семирамис» появились «отпускницы», клиентки отеля, подрабатывающие официантками, хостесс, горничными и даже танцовщицами. Том получал живую прислугу, которой не надо было платить. Живая прислуга получала живые деньги. Пока что идея себя оправдывала, просто лично Рису не нравился контингент.

С его – и не только его – точки зрения «отпускницы» бывали двух категорий. «Хвастунишки» голодали целый год, чтобы потом иметь возможность небрежно бросить в своей задрипанной конторе: «Я провела отпуск на Руби, в „Семирамис“!». Подработка в качестве обслуживающего персонала позволяла таким дамочкам хотя бы отчасти компенсировать затраты на поездку чаевыми, на которые обычно не скупились постояльцы.

«Золотоискательницы» прилетали с конкретной целью подцепить богатого кавалера. Скажи такой, что она только и метит в содержанки – недолго и по физиономии схлопотать. Потому, хотя бы, что правда глаза колет всегда и всем.

Впрочем, от чаевых не отказывались и «золотоискательницы». А «хвастунишки», разумеется, не упускали шанс обзавестись спонсором.

Короче, идея приехать «в Париж с женой»[2] казалась довольно удачной. До тех пор, пока Рис (в сопровождении Бернадетт, а как же) не пришел в «88».

Рису Хаузеру нравился этот бар. В сущности, лет семь назад, когда его впервые и совершенно случайно занесло в «Семирамис», именно «88», расположенный на верхнем, восьмом ярусе, перетянул чашу весов в сторону этого конкретного отеля. Рису здесь с самого первого визита пришлось по вкусу буквально всё.

Отсутствие лишнего, сбивающего с толку цвета. Чёрная барная стойка в центре. Белые свечи на белых столах, плавающие в чашах, выточенных из цельных кусков чёрного вулканического стекла. Парящая над стойкой платформа, на которой царственно располагался рояль, давший название бару[3]. И то, что музыка всегда была исключительно «живой».

Спокойная, ненавязчивая, она позволяла расслабиться и в то же время не мешала сосредоточиться на серьёзном. Сегодня, кстати, к мягким перепевам клавиш добавился лёгкий, всепроникающий ритм, создаваемый баритоновым саксофоном, контрабасом и барабанами.

А ещё сегодня в «88» оказалось непривычно много народу. В обычный вечер заполнялась едва ли половина столиков: Том Хельгенбергер Старший считал, что людям среднего достатка здесь делать нечего, для них – бары и рестораны на нижних ярусах. Серьёзные же клиенты должны иметь возможность отрешиться от толпы.

Как следствие, «88» был самым дорогим заведением и без того недешёвого отеля. Платы за пару здешних коктейлей вполне хватило бы на достойный ужин для двоих – ярусе, скажем, на втором. Даже, пожалуй, на третьем. И немногочисленными посетителями жемчужины Руби были, как правило, люди, ценившие своё удовольствие больше денег. Которые считали так хорошо, что, в принципе, имели возможность вовсе не считать.

Ну и те, кто, как сам Рис, позволяли себе побыть эстетствующими сибаритами редко, зато от души.

Сейчас же давний знакомец, бармен Серхио, лишь руками развёл: свободные места остались только у стойки. Кстати, и сам Серхио, против всех и всяческих правил, был за стойкой не один: взмокший помощник носился, как подросток, получивший при попытке добраться до девчонки добрый заряд соли пониже спины от бдительного папаши.

Причина этого (как и изменения в звуковом сопровождении) обнаружилась практически сразу. Затянутая в короткое чёрное платье, с волосами всех оттенков пламени свечи, она скользила… текла… танцевала… в общем, перемещалась по залу.