Читать книгу "Когнитивный диссонанс - Марта Кетро"

— Его зовут Блю Канари.

— Голубой, что ли?

— Не голубой и даже не синий. У него первая запись в журнале называется «Я не гей». Блю Канари — печальная (как блюз) канарейка. Английские шахтеры, когда спускались под землю, брали с собой клетку с птичкой. Если в забое появлялся угарный газ, первым делом дохла канарейка. Ну и какое у нее после этого может быть настроение?!

— М-да, депрессивный чувак.

— Вообще, конечно, странновато для мужика. Я даже думала, что он виртуал чей-то. С другой стороны, меня мрачные типы любят, у меня же «грустный дар»…

— Да, я его встретила у тебя в печальном посте, об именах.

— Он весь мой жж прошерстил, прикинь. Я по счетчику смотрела — с его айпишника триста с чем-то записей открыли. Под Новый год, когда все прогрессивное человечество бухало, он сидел и читал целую ночь. А потом завел жж, чтобы комменты оставлять, и написал штук двадцать. Опасаюсь, что маньяк.

— А чего писал? Я видела только «меня зовут Антон».

— Какую-то мутную хрень. Не могу, когда мужчина пускается в словоплетения, мне становится противно и страшно.

— Чего-то ты вообще мужиков невзлюбила. Раньше тебя больше тетки раздражали. Это от возраста, меня в сороковник тоже мужики бесили, я чувствовала, что теряю над ними власть…

— Минуточку, мне до сороковника, как тебе до полтинника, давайте не будем усугублять.

— Ну, не суть, медведь туда, медведь сюда. Скажем так, около сорока я поняла, что сама гораздо круче любого мужчины, которого знаю (кроме очень богатых, а таких среди моих знакомых немного). В тридцать постареть боялась до одури, а потом как-то отпустила вожжи и думаю: да я все равно любого из них сделаю если не этим местом, то другим. В смысле головой.

— В смысле орального секса?

— В смысле мозгов.

— Так, а потом? Прошло?

— А потом постепенно поняла, что никого «делать» не надо, ни мужчин, ни женщин.

— Я бы сказала, что это климакс.

— До климакса мне еще дальше, чем тебе до сорока…

— Язва.

— Сама такая. Короче, я поняла, что вообще не надо делить людей на мужчин и женщин.

— Подожди, я записываю…

— Ну да, не слишком блестящая идея, но до нее надо было дожить. Бери от человека то, что он может тебе дать, не больше и не меньше. Если кто-то готов дать тебе немного нежности или красоты, не стоит от него требовать ума, любви и денег. Или пошли его совсем, или не придирайся.

— А энтот Канарей мне что, интересно, может дать?

— Допустим, немного романтики?

— Рискую сблевать. У меня достаточно секса, чтобы не хотеть романтики.

— Ты уверена? В смысле не в количестве секса, а что тебе не нужно приключение. По-моему, самое время немножечко влюбиться.

— Но у меня муж.

— «Бакалейщики не в счет»!

— Ты прекрасно знаешь, что он отличный действующий муж, самый лучший из тех, что у меня были.

— С учетом того, что до него был ровно один…

— И любовник тоже лучший. Ну, из лучших.

— Нет, я не отрицаю его достоинств, но за десять лет уже как родственники, наверное, стали.

— Только не в смысле секса. Мы друг другу подходим, и это никуда не девается.

— Кроме секса, есть еще кое-что.

— Ну-ка, ну-ка, что еще есть, кроме секса?!

— Любовь.

— Помнишь песню моей (или даже твоей) юности: «Ах любовь, ты любовь, золотая лестница, золотая лестница без перил…» У нас и есть любовь. У нас страсть. У нас есть все, что нужно. Чего ты ко мне пристала, Ленка?

— Ты какая-то погасшая в последнее время, меня это беспокоит…

— …и ты хочешь об этом поговорить. Понимаю. Да, я прибавила восемь килограммов. Потому что просидела зиму за монитором. Худеть надо. Но при чем тут мужики?

— Не будешь ты худеть ради себя, интерес нужен. А ты совсем перестала кокетничать, я же вижу, как ты общаешься. Одеваешься вон по-старушечьи.

— Зато у меня сексуальные духи.

— Мухи дохнут от твоих духов. Тебя вообще люди интересуют?

— Пойми, я сейчас чувствую удивительную свободу. Я нашла способ быть счастливой — и не из-за кого-нибудь, кто может умереть или уйти, а на собственном ресурсе. Тебя при «совке» учили, что счастье в труде? Ну так они не врали.

— Уйти в работу — это известный и тупиковый путь.

— Пропущено ключевое слово «любимая».

— Уйти в работу, любимая, это известный и тупиковый путь.

— В ЛЮБИМУЮ работу. Я вот сейчас повесть пишу. Ко мне подружки приходят — у одной юный любовник, у другой женатый, у третьей просто дурак — и ни о чем другом говорить не могут. Я пять минут слушаю и тоже начинаю: «А вот у меня персонаж один…» Когда ты делаешь текст, историю, эмоцию, это такая власть над материалом, что никакие «отношения» рядом не стояли.

— Тебе, конечно, видней. Но лучше бы тебе все-таки роман завести…

— Роман я сейчас не потяну, мне бы повесть дописать.

— Да, тяжелый случай.

* * *

Вообще Ленка не такая идиотка, как может показаться. Она моя родственница. Вернее, я ее сама назначила на эту должность. Она даже не седьмая вода на киселе — двоюродная сестра мужа сестры, если быть точной, то есть не кровная. Но со своими настоящим родственниками я не общаюсь, не нравится мне брезгливая любовь по умолчанию, которая существует внутри семьи: вроде «я тебя вот такой помню», уважать не уважаю, но раз ты наша, так и быть, пожалею. «Сколько ж тебе годков-то стукнуло, деточка? Все живешь на съемной? И деток нет? Ну куда ж тебе, бедной… Денег-то хватает?» Спасибо, не надо вашей заботы. Мне формальная вежливость чужих людей приятнее близкородственного хамства. Но для порядку семья нужна, поэтому я сблизилась с Ленкой, которая «вот такой» меня не помнит, но считается «из своих». Ей сорок семь, у нее собака, взрослый сын, который живет отдельно, и маленькое турагентство. Когда она возвращается с работы, я как раз уже успеваю проснуться, принять ванну и выйти на улицу. Так что мы встречаемся в центре, пьем кофе и беседуем. Она всегда немножечко «сверху», на правах старшей, но я не против. В конце концов, мне интересна жизнь после сорока, для женщины это страннее, чем яблоки на Марсе. В декабре я подбила Ленку завести дневник в Живом Журнале главным образом для того, чтобы читать и комментировать меня. Она втянулась, писать пока не пишет, но чужие истории читает с удовольствием и с огромным любопытством следит за отношениями, развивающимися в Сети. Кто кому нагрубил, кто текст украл, кто флирт затеял. Я-то не верю в виртуальные романы, но для одинокой дамочки средних лет Сеть полна тайн и новых возможностей. Мне это чудно весьма. Вот они, «возможности», — ходят по улицам, сидят в кафе, жрут салатики. Неужели в Сети они будут менее женаты, менее брюхаты и менее скучны? Вроде нет, но Ленка за каждым сетевым персонажем видит лирического героя, а не обычного человека. На меня бы посмотрела — уж я-то, самый сетевой из сетевых, загадочная Марта К., а вживую — обычная взрослая домохозяйка, утомленная до невозможности. Представь, говорю ей, вот я сижу на полу, за спиной у меня проектор, а впереди белая стена, на которую льется свет. Я поднимаю руки, и прекрасная темная птица машет крыльями на экране, или другое таинственное животное появляется, которое на самом деле не что иное, как тень комбинации из трех пальцев. Вот это сетевые персонажи. Хочешь чуда — смотри на экран, хочешь правды — следи за руками. Но она, Ленка, желает волшебства, а меня воспринимает как досадное недоразумение. И в данный момент, кажется, пытается подтянуть реальность под свои представления о ней — то есть подбить меня на романтическое приключение. А может, просто желает мне добра, такое тоже бывает. Только сомнения берут, потому что какое же это добро, если сейчас у меня в душе мир, в животе эклер, а заведи роман, и начнутся тревога, страдание и голод? Не говоря о том, что муж меня убьет.