Читать книгу "Брак по-американски - Тайари Джонс"

Есть два рода людей: те, что уезжают из дома, и те, что остаются. Я с гордостью причисляю себя к первой группе. Моя жена, Селестия, всегда говорила, что я деревенский парень до мозга костей, но я никогда не обращал внимания на подобные определения. Строго говоря, я и не рос в деревне: Ило, штат Луизиана, – это небольшой город. Когда говорят «деревня», сразу представляется уборка урожая, сено в тюках и дойка коров. А я сроду не сорвал с куста и коробочки хлопка (чего не скажешь о моем отце). В жизни я не притронулся к лошади, козе или свинье и не желаю пробовать. Селестия всегда смеялась и уточняла: она, мол, и не имела в виду, что я фермер, просто родом из деревни. А она родилась в Атланте. Казалось бы, про нее тоже можно сказать, что она провинциалка. Но сама она называет себя «южанкой» (не путать с «южной красавицей»[1]). И по какой-то причине не возражает, если про нее говорят: «персик из Джорджии»[2]. Я, впрочем, тоже не против, на этом и остановимся.

Селестия считает, что ее дом – всюду, и она права. В то же время она каждую ночь засыпает в тех же стенах, где и выросла. А я, наоборот, умчался прочь на первом же автобусе – ровно через семьдесят один час после выпускного. Я уехал бы и раньше, только к нам в Ило не каждый день заходит междугородный транспорт. Когда почтальон принес маме картонный тубус с моим дипломом, я уже заселился в комнату в общежитии Морхауз колледжа и посещал специальную программу для студентов, получающих стипендию первого поколения[3]. Нам было сказано приехать на два с половиной месяца раньше, чем студентам с потомственными привилегиями, чтобы мы могли осмотреться на местности и зазубрить основы. Представьте, как двадцать три чернокожих парня раз за разом смотрят «Школьные годы чудесные»[4] Спайка Ли и «Учителю, с любовью»[5] Сидни Пуатье – и тогда вы или все поймете, или нет. Внушение – это ведь не всегда плохо.

Всю жизнь мне помогали социальные программы: в пять лет – «Фора», а потом очень долго – «Взлет». Если у меня когда-нибудь будут дети, они смогут катить по жизни без боковых колес, а я отдаю должное всем причастным.

Правила я выучил в Атланте – и выучил быстро. Никогда в жизни меня не называли глупым. Но дом – это не то место, где ты оказался, дом – это то место, откуда ты отправляешься. А дом не выбирают, как и семью. В покере игроку дается пять карт. Три он может обменять, а две обязан оставить себе: семью и малую родину.

Ничего не имею против Ило. Очевидно, кому-то повезло куда меньше, человеку с широким кругозором это ясно. Как по мне, хоть Ило и находится в Луизиане – явно не там, где перед тобой расстилаются широкие возможности, но это американский штат, а если ты чернокожий и хочешь чего-то добиться, лучше, чем США, тебе страны не найти. В то же время бедной мою семью не назовешь. Объясню на пальцах. Мой отец так много работал в магазине спорттоваров, по вечерам то и дело что-то чинил, а мать так долго намывала подносы в кафетерии, что я не могу вести себя так, словно у нас не было ни крова, ни еды. У нас все это было – так и запишем.

Я, Оливия и Рой жили втроем в прочном кирпичном доме в хорошем районе. У меня была своя комната, а когда Рой-старший сделал пристройку, у меня появилась и своя ванная. Когда одни ботинки становились мне малы, у меня тут же появлялись новые. Я получал стипендию, но и родители тоже вложились, чтобы отправить меня в колледж.

Но, несмотря на это, по правде сказать, сверх того у нас ничего не было. Если бы мое детство было сэндвичем, ветчина не выступала бы за края хлеба. У нас было все необходимое, но ничего больше. «Но и не меньше», – добавила бы мама и заключила бы меня в объятия, пахнущие лимонными карамельками.

Когда я приехал в Атланту, мне казалось, что у меня впереди целая жизнь – бесконечный морской простор. Знаете ведь, как говорят: «Поступил в Морхауз, выше парус». Десять лет спустя я был на высоте. Когда меня спрашивали: «Откуда ты?», я отвечал просто: «Из Ланты!» Город был мне настолько близок, что я стал звать ее вот так. Когда разговор заходил о семье, я рассказывал о Селестии.

Мы поженились полтора года назад и были счастливы, по крайней мере я точно был. Возможно, мы не вели себя как остальные счастливые пары, но мы и не походили на заурядных негров-буржуа, у которых муж ложится спать с ноутбуком под подушкой, а жене снятся ее украшения от «Тиффани». Я был молод, голоден и с жадностью смотрел в будущее. Селестия была художницей, эксцентричной и ослепительной. Мы были как влюбленные Нина и Дариус из той мелодрамы[6], но старше. Что сказать? Я всегда был падок на ярких женщин. Когда ты рядом с ними, знаешь, что влип по уши, а не как обычно, «привет-пока». До Селестии я встречался с другой девушкой, тоже родом из Ланты. Как-то раз на балу городской лиги она как ни в чем не бывало наставила на меня пистолет. Как сейчас помню: серебристый, 22-го калибра, c рукояткой, отделанной розовым перламутром. Дуло торчало из ее сумочки под столом, за которым мы ели мясо с печеным картофелем. Она сказала, что все знает, что я изменяю ей с телкой из ассоциации чернокожих юристов. Как это объяснишь? Сначала мне было страшно, а потом нет. Только в Атланте девушка может быть одновременно настолько утонченной и напрочь отбитой. Предположим, ей руководила любовь, но я не знал, как поступить: сделать предложение или звонок в полицию? Мы расстались, прежде чем взошло солнце, и решение принял не я.

После гангстерши я какое-то время был один. Как и все, я читал новости, слышал, что в стране, возможно, не хватает холостых чернокожих мужчин, но на мой статус эти приятные известия пока никак не влияли. Женщин, которые нравились мне, уже заарканил кто-то другой. Маленькая гонка полезна всем участникам, но разрыв с гангстершей вцепился в меня клещом, и я решил на пару дней поехать в Ило, чтобы обсудить все с Роем-старшим. Мой отец как альфа и омега: был здесь до того, как ты пришел, и будет сидеть в том же кресле, когда ты уже уйдешь.